НАТАХА. А зачем нам-то сказал об этом? Дождался бы утра, когда самый крепкий сон, стянул бы денежки, да и на первой станции сошел, а?
КОПЧЕНЫЙ. Не знаю, расчувствовался я чего-то...
НАТАХА. А сколько раз тебе такое удавалося?
КОПЧЕНЫЙ. Не сколько! Первый раз я только! Денег на билет занял, в поезд сел, прилег вот, думаю, кто-нибудь подсядет из коммерсантов, их же сейчас много ездиит...
НАТАХА. Притворялся, значит, что спишь, да?..
КОПЧЕНЫЙ. Не притворялся, не, устал просто... А как вы вошли, так сразу и понял, не, не смогу я так сделать... Лежал, а внутри все дрожало от напряжения... Не смог бы я все равно... Боюся сильно... Людей мне жалко...
ЕГОРКА спускается с верхней полки. Он скрючивается, неуклюже шлепается вниз и с трудом удерживается на ногах.
НАТАХА. Куда ты?
ЕГОРКА. Пойду попыхаю... ( Делает неловкие движения. Выходит.)
НАТАХА. Врешь ты, что первый... Сам, блин, наверно, только этим и занимаешься... А зачем тебе деньги-то? Что бы делать стал?
КОПЧЕНЫЙ. Дочь ведь у меня... Не сказал я... Малютка... Анюта - зовут... Три годочка ей... И ничем я не могу ей помочь... Кормить нечем... Даже на молоко, и то с трудом хватает... Пособие она получает, Матильда моя, да и-то не вовремя...
НАТАХА. А че ж ты, как нормальные мужики, не можешь зарабатывать? Только чужие деньги воруешь!
КОПЧЕНЫЙ. Та не берут меня... С судимостью я... Давно уже отмотал, за мелкое хулиганство, а все страдаю...
НАТАХА. Как посмотришь, одни бабы, блин, работают, сумки тяжеленные таскают, а мужики балду гоняют... Послушаешь, так все такие страдальцы... Куда бежать?!
МУСЬКА. ( Роется в карманах джинсов и достает пачку денег, перетянутую резинкой ) На!..
КОПЧЕНЫЙ. Мне?
НАТАХА. Муська, да ты че? Свихнулась совсем, что ли?
МУСЬКА. Бери! Только не тебе, а дочери, малютке твоей!
КОПЧЕНЫЙ. Не могу я, не могу взять... Так много!
МУСЬКА. Как воровать хотел, так мог, да?
НАТАХА. Муська, забирай, блин, назад! Зачем в Москву без денег!
МУСЬКА. Ему они нужнее, понимаешь, нужнее!
НАТАХА. Ничего ему не нужнее! Нам нужнее... шмотки покупать... А он пусть работает! Давай мне сейчас же! ( Забирает деньги и прячет в сумочку на поясе.) Нечего, блин, ерундой заниматься! Знаю я таких, ездиют, легенды свои пассажирам доверчивым рассказывают, а потом денежки их прикарманивают... Ты че, первый раз как будто? Сколько ездила уже! Должна, блин, наверно, научиться...
МУСЬКА. Отдай ему деньги! Это же мои!
НАТАХА. В Москву приедем, получишь, но не раньше... Что ты будешь деньгами сорить! Дочь миллионера, что ли? У самой, блин, на кухне тараканьи бега!
МУСЬКА. У меня же тоже дочь... тоже такая! Без отца!
НАТАХА. Лапшу он нам на уши вешает, понимаешь? Все они, мошенники, блин, такие! На жалость давят! Мозги нам своими баснями компостируют! А ты как будто первый раз родилась! Сколько на Луже с тобой мы видели таких: уши развешают сначала, а потом, блин, в обмороки грохаются прилюдно... Че ты, хочешь, чтоб с тобой такое же было?
МУСЬКА. Не знаю, но я ему поверила...
НАТАХА. Сейчас время какое? Нельзя никому верить! Да в каждой газете об этом написано! А они все равно находят! И уж от кого-кого, а от тебя, Муська, я такого не ожидала... Ты уже вроде такая, наученная жизнью, а поступки такие делаешь, хоть стой, хоть падай! А посмотришь, вроде нормальная баба... Что-то я так распереживалась, что валерьянки попить надо... Совсем нервная стала... Из-за тебя! ( Нагибается и лезет в авоську. Поезд резко дергается, как при экстренном торможении, и останавливается.) Никак - Анна Каренина!
МУСЬКА. Че там? Случилось, что ли, чего?
КОПЧЕНЫЙ. Да вроде станция...
Он хватается обеими руками за ручку, и всем своим телом повисает на ней. НАТАХА напрягается. Окно приоткрывается.
ГОЛОС ТОРГОВКИ. Парни, берите минералку сорокоградусную! Есть хлебный напиток! Свежий!..
МУСЬКА. Ой, я аж испугалася! Откуда она взялась, бабка эта? Ночь ведь уже!?
КОПЧЕНЫЙ. Летучий голландец будто...
ГОЛОС ТОРГОВКИ. Пенсию не плотят, внучка, вот ночами и торгую... Днем стыдно... Берите напитки!..
НАТАХА. Летальный напиток, да, чудо века! Спасибо, у нас еще осталося. ( МУСЬКЕ ) Вот кому дать можно... немного... Ну да ладно, давайте допьем, что ли... Ой! Сколько не ездила, такого еще не было... Первый раз привелось ехать с квартирным вором... Читала про них много, но одно дело читать, а чтоб на самом деле... ( Разливает остатки водки по кружкам и убирает со стола пустую бутылку.) Это - лучшее лекарство!.. ( Дает кружку МУСЬКЕ.) Держи бокал! Ну ты даешь, Муська! ( Протягивает КОПЧЕНОМУ.) На... и тебе! Так и быть! Нечего раскисать как сухарь в воде... Не падай духом, а падай брюхом. И знай: если щетка не помещается во рту, значит, она не зубная, а сапожная... Понял? Ну че, давайте!.. За жизнь! Все-таки не такая она плохая штука, как ее ругают! ( Выпивает. Морщится, отламывает корочку хлеба и занюхивает.)
МУСЬКА. И как ты думаешь дальше жить?
КОПЧЕНЫЙ. Не знаю даже, не знаю, состояние такое, что хоть в петлю лезть...
МУСЬКА. Зачем же в петлю-то сразу? Нужно что-нибудь придумать.
КОПЧЕНЫЙ. А чего придумаешь в моей ситуации? Безысходная она...
( Все молчат. Поезд трогается. Стучат колеса.)
НАТАХА. Чего вы не пьете-то? Муська? И ты, как тебя? Копченый!
МУСЬКА. Да не лезет уже! Тошнит от всего этого! Ну сколько можно? Ну не могу я уже больше так жить!
НАТАХА. Чего ты, Муська, чего? Щас я валерьянки достану! Только тише! Тише! ( Роется в авоське.) Думала - себе, нет тебе...
МУСЬКА. Надоело мне это все до смерти! Сумки! Тележки! Тачанки! "Мерседесы"! Ну сколько можно? Сколько? Я хочу жить просто, скромно, хочу дочь свою воспитывать сама, хочу мужика нормального - ну что, я много хочу? Мне много и не надо! Но почему за это нужно умирать каждый раз, почему? Что, нельзя жить как-то иначе? Почему это все гавно - видео, аудио, шмотки, тряпки - все, все дается с боем? Почему?
КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Зачем вы?
НАТАХА. Тише ты! Тише! Я знаю, как тебе тяжело... Знаю... Но нельзя же так, при чужом-то человеке.... Он ведь обворовать нас хотел...
МУСЬКА. Мне, может, жить-то осталось неделю-другую, а я здесь в поезде этом еду с сумками этими спекулянтскими, набью их послезавтра китайским тряпьем на рынке, и назад, в свой Староухватинск - чтобы он под землю провалился, городок этот паршивый! Чтоб на него бомба упала термоядерная и все до единого жителя превратились бы в пепел!
НАТАХА. Ты чего говоришь-то, чего? Сосем спятила, что ли, дура?
КОПЧЕНЫЙ. Ну зачем вы?
МУСЬКА. Или, может, приеду, привезу тряпье это, отведу Ниночку к чужим людям и, как обычно, пойду на рынок - банчить, и, может, обратно даже уже и не приду... Прямо там и распластаюсь на асфальте расплавленном, под лучами солнца палящими...И не увижу я уже, может, своей Ниночки в свои-то несчастные тридцать пять! И куда ее? В детдом, что ли? В детдом, да? На казенные харчи! Похлебку "хряпу", да, кушать?
КОПЧЕНЫЙ. Ну не надо так! Не надо!
НАТАХА. Чего разошлась-то, блин, чего?
МУСЬКА. Тебе-то хорошо, ты здоровая! Со своим! Еще нарожаешь! И воспитывать будешь! А мне каково?!..
НАТАХА. Не нарожаю я! Не нарожаю... Бездетная ведь я...
МУСЬКА. У тебя... У тебя... И ты мне никогда этого не говорила? Да... Все: потом, потом, рано еще детей заводить, говорила...
НАТАХА. Я думала в детдоме взять сначала, да не решилася, вдруг ребенок убийцы какого попадется или бандита...
МУСЬКА. Бедные! Какие мы бедные! Вроде и деньги есть, а ничего-то, кроме них, и нет: ни здоровья, ни счастья... Все здоровье свое сумками этими надорвали... спекулянтскими...