Встречаться они стали чаще. О том, что Марта в интересном положении в семье решили из суеверия никому не рассказывать. Молчал он об этом и с Анной. Ольга, более болтливая, чем все Прамчуки, отбыла в столицу. Скучно ей с нами, сказал Филиппов жене, пооберет папашу и в путь.
Марта за сестру обиделась. Она сама, между прочим, умная и неплохой специалист, хорошо знает компьютер, и вообще… она замялась… и вообще — она свою фирму открывает. Сказала — и замолчала испуганно. Черный хохолок. Проговорилась значит.
— На какие же это денежки? А? — Злая досада охватила Филиппова: он горбатится на всю семейку, а Ольге Анатолий Николаевич достает такой куш, что можно фирму открыть. Ясно, что без помощи тестя, она бы и пискнуть о таком деле не смогла. Небось успел вовремя со своим братом закопать номенклатурные денежки под скелетом партии, а теперь оттуда и черпают.
— У нее там … — Марта запнулась. — …кто-то есть. Мужчина в общем. Отец никаких денег ей не давал.
Врут, подумал Филиппов мрачно. Уже и Марта стала врать. Как значит кормиться — они все ко мне, а как выгода засветила — я сразу стал чужим. Он посмотрел с ненавистью на холм живота: родит вот-вот, от меня родит, третьего уже, а от меня же семейные тайны скрывает. Небось тесть подучил дочек, как от мужей деньги прятать.
— А!? Подучил тебя отец, как деньги от мужа утаивать?! А!?
Марта в ужасе отскочила, стала пятиться к двери, преследуемая его бешеным взглядом.
— И почему тебя тогда спасли?! Прамчуковсвое племя!
Марта убежала, забилась в своей комнате в угол, она казалась ему сейчас безобразной — жалкая, брюхатая баба. Он постоял в дверях, хотелось подойти и ударить ее, разбить ее вымышленный мир, в котором она была верной и любимой женой хорошего неглупого человека, служителя науки, пусть бы разбилось и его прошлое и его настоящее… …и удавиться им назло, не оставив никакой записки. И оттуда, из небытия, каждый день, каждый миг звать: «Анна! Анна!», пока, наконец и она, измаявшись на Земле, полной скорбей и ненависти, не уйдет вслед за ним.
На желтой трубе.
Но и вновь все как-то вошло в привычную колею: институт, семейные ужины, долгие зимние ночи, встречи с Анной, потом Новый год.
Правда, появилась у Филиппова не то, чтобы идейка но фантазия, инфантильная, глупая, конечно, а для него, пожалуй, уж слишком глупая, он это понимал и сам, но тем не менее, влекущая: представлял он себя в гробу, не всего, только свое лицо, представлял сиреневые тяжелые веки, ввалившиеся щеки — и вокруг всех прамчуков — и старика, и его супругу, и Кольку, и Ольгу, и Марту, всех, кроме Романа и Мишки. И вот, когда институтские речи уже сказаны, когда Карачаров смахивает фальшивую слезу, через актовый зал идет Анна, она одета во все белое, а на длинной шее у нее алый шарф, и все сразу начинают возмущенно перешептываться, почему она оделась так — ведь это не свадьба в конце концов! — она идет к дорогому гробу, прамчуки невольно расступаются и она, наклонившись, целует Филиппова в застывшие губы. Занавес!
Представляя так, он стонал то ли от сладости мести, то ли от желания. Как мазохист— школяр…
В один из долгих зимних дней он был у Анны. И э т о произошло. Сначала он потерял ощущение своего тела, а потом, став огромной сильной волной, полетел куда-то ввысь, столкнулся с другой, еще более мощной, волной, слился с ней, и они вместе летели и падали, падали и летели куда-то …Ты знаешь, тайна эротической любви, по-моему, в том, что она преобразует человеческую материю в волны — человек приобретает волновую природу, и сливается с волнами мировой энергии, говорила ему Анна, когда они просто пили чай. Ее подход ко всему только как к материалу для исследования угнетал, но и восхищал его. Но сегодня Анна молчала. Он сначала видел перед собой ее прекрасное лицо, но и оно — растворилось, растаяло, стало белой кудрявой дымкой над вздымающейся водой… И, наконец, совершенно забыв, кто он, откуда, потеряв малейшую память о своем грубом человеческом естестве, он стал как-то странно расширяться, расширяться — и вдруг, точно лопнула больная оболочка мира, и немыслимый свет полился на него, и он, Филиппов, был сам этим великим, великолепным, звучащим, как огромный солнечный оркестр, льющимся, текущим заполняющим все уголки Вселенной, невыразимым, несказанным светом…