Надо сказать, и на Анатолия Николаевича рыдания всегда такой сдержанной жены произвели жуткое впечатление — у него даже сердце закололо.
— Уйди, Оля, — тихо попросил он, — я сам с ней побуду.
Мать привстала, повернула к нему красное жалкое лицо, закричала: «Нет, нет, Оля, не уходи!!! Я не могу с ним!..»
Анатолий Николаевич почувствовал, что пол закачался под ним. Он с трудом сделал несколько шагов по комнате, вышел на крыльцо. Свежестью июньского вечера пахнуло — точно кто-то погладил кожу прохладной дружеской рукой. Поеду сейчас к Аглаи, нет сил.
А назавтра Ирма Оттовна легла в больницу на обследование.
10
Нельзя сказать, что мужчина с горящими глазами, одетый в джинсы и вязаный джемпер, обалдело уставившийся на нее в коридоре института, не понравился Ане. Может быть, даже наоборот — сначала она сама его заметила — такие черные яркие глаза! — и очень захотела, чтобы и он ее заметил, а уж потом он обалдело уставился, — так выразился Дима, сослуживец, который все потом про Владимира Ивановича ей и рассказал. Тридцать три. Женат. Здорово рисует орнаменты. При чем тут орнаменты, удивилась она. Но он действительно здорово рисует орнаменты. Ну и что? Ему бы кладбищенские оградки делать на заказ. Был бы давно знаменит.
У Димы юмор, однако! Аня надула алые губки. Дима и про семью яркоглазого рассказал: двое детишек, неработающая жена — принцесса, есть еще и ее сестра, светская пантера, квартира, дача, в общем очень стабильный, крепкий дом.
И Аня вроде к встреченному в институтском коридоре мужчине интерес потеряла. А Дима, отметив, что выражение лица у нее стало грустное и скучающее, сразу же пригласил в кино. Старомодно? Но так приятно! Она даже улыбнулась. Но в кинотеатр идти отказалась — солгала: не с кем оставить мать.
А в субботу позвонила Ленка — поедем загород, на дачу к моему приятелю Гошке, покупаемся, позагораем.
И Аня согласилась.
В сущности, ничего такого в Аниной наружности не было, отчего можно было мгновенно сойти с ума, так ей потом противным голосом нудел Гошка, влюбившийся в нее и сразу решивший на ней жениться Обычная жердь, каких много. Ну волосы пушистые, длинные, ну глаза… а вот глаза какие-то не женские, не девичьи, когда она их опускает, ресницы долу, так сказать, то просто куколкой становится, а когда на тебя смотрит прямо, в упор, такое ужасное чувство, словно тебя рентген просвечивает, начинают по коже мурашки бегать.
— Так у меня прадед был гипнотизер, — смеялась она, слушая Гошку. Гоша сам-то очень эффектный — пшеничный блондин, высокий, глаза зеленые… Но — ску-у-учен! Так Елена определила, еще когда вместе мазали ресницы перед тем, как бежать на вокзал к электричке. Ску — у — учен, как энциклопедический словарь.
— А я люблю словари! — Аня затаенно улыбнулась. — И — энциклопедии.
— Гипнотизер? — Переспросил Гоша. — Не врешь?
— Нет. Он однажды попал в скверную историю: внушил одной даме, что у той дочка — Комиссаржевская, даму потом свезли в сумасшедший дом, потому что она все театры замучила, требуя дать ее дочери первые роли в спектаклях.
— А потом это как его…разгипнотизировали ее?
— Не знаю, — сказала Аня небрежно.
— А еще что твой прадед делал?
— Он внушил прабабушке к нему такую страстную любовь, что прабабушка бросила родительский дом, весьма обеспеченный и приличный, поссорилась со своим отцом, запретившим ей брак с каким-то бродячим полуколдуном — полуиллюзионистом, вышла замуж за моего прадеда — и всю жизнь прожила с ним, как сомнамбула, пока не скончалась. И умерла она загадочно: вышла на балкон ночью, при лунном свете, протянула руку… и…
— Что? — Гошкин голос дрогнул Ночь. А на него еще в детстве, в лагере, такие мистические жутики действовали.
— Перила сломались.
— Она разбилась?
— Потом как-нибудь расскажу.
— Н у вот, — обиделся Гошка, — заинтриговала, а потом показала шиш.
— Это мой характер, — Аня засмеялась. — И вообще, ты слишком впечатлительный. Как девушка!
— Эй, где вы там? — Лена выползла из соседней комнаты, заспанная. — Я уже сон видела, а вы все сидите. Пьете?
— Уже напились, как дикие скифы, — Гоша усмехнулся.
— Ладно заливать, — она взяла в руки и покрутила едва начатую бутылку сухого вина. — Небось целовались?
— Вежливая ты, Елена, — сказал Гоша, — другая бы спросила — уже натрахались, а ты так по-пионерски.
Утром они отправились на реку. Голубовато — белый туман полз по воде и, поднимаясь вверх, исчезал, поглощенный солнечными лучами. В береговых кустах пели птицы. Хранящий узорные следы волн, еще влажный песок незаметно становился сухим и рассыпался крохотными ящерками между босых пальцев ног, прибрежная галька уже теряла свою разноцветность, почти сливаясь со здесь и там побледневшим песком, а на корягу, чернеющую у воды, присела утренняя сереброкрылая стрекоза…