Хитроумный план Валентиниана и Аэция воплощался несколько месяцев. Все это время велась переписка между двумя императорами. Феодосий счел просьбу брата незначительной и с радостью исполнил свою часть замысла. Наконец, Валентиниан "обрадовал" сестру:
— Дорогая Гонория, долгое время ты возмущалась, что находишься в Равенне на правах пленницы и ограничена в передвижениях стенами дворца. Отчасти так и было. Признаю, что многие требования мои и предписания были несправедливыми по отношению к тебе, но теперь я решил все исправить.
— Ты позволишь своей несчастной сестре покидать дворец и Равенну? — насторожилась августа. Благодарить брата она явно не спешила.
— Конечно, — продолжал радовать сестру Валентиниан. — Ты покинешь ее как можно скорее, и будет лучше, если не вернешься в этот город никогда.
"Какую же ты новую мерзость придумал, братец?" — Совсем не глупая Гонория терялась в догадках.
— Тебя пригласил в Константинополь наш брат — Феодосий, — продолжил речь император, — и я не смог ему отказать.
— Насколько я поняла, ты желаешь, чтобы я осталась в Константинополе навсегда?
— Я буду тосковать по тебе, сестра, но жена должна находиться там, где ее муж.
— Какой муж?! Я перестаю понимать тебя, брат.
— Видишь ли… Феодосий часто в переписке интересовался твоим семейным положением. Он обеспокоился тем, что достойная родственница до сих пор не познала счастья супружества и материнства. Добрый человек решил тебе помочь. Среди своих вельмож Феодосий отыскал того, который даст тебе все, чего ты была лишена в Равенне.
— Но я должна видеть будущего супруга?! — августа по-прежнему не спешила радоваться внезапно свалившемуся на ее голову счастью.
— Будущий муж твой — весьма достойный человек. Наш двоюродный брат не предложит сестре иного, — попытался успокоить Гонорию император.
— Я и родному не верю, — сквозь зубы прошептала августа.
— Не расслышал тебя, сестра.
— Я спросила: есть ли у него имя?
— Это сенатор Флавий Геркулан — человек весьма благородного происхождения. Признаюсь, я его не видел, но… это и неважно. Такова уж судьба тех, на плечах которых покоится государство, — тяжело вздохнул Валентиниан. — Мы не вольны в выборе мужа или жены, все решает государственный интерес. Как ты знаешь, я женился далеко не по любви…
— По любви за тебя, бездарность, пошла бы только твоя лошадь, — прошептала Гонория.
— Опять не расслышал тебя, сестра. Говори громче.
— Я выражаю тебе благодарность за участие в моей судьбе.
— Не стоит благодарности. Забота о сестре — мой долг, причем самый приятный.
— Когда мне позволено отправиться в Константинополь?
— Да хоть завтра, — добродушно разрешил Валентиниан.
— Я не успею собрать свои вещи, — возмутилась Гонория. — Дай хотя бы несколько недель, чтобы привести себя в должный вид и достойно выглядеть пред императором Востока и своим женихом.
— Хорошо, завтра ты можешь отдыхать и готовиться к отъезду, — согласился император с небольшой отсрочкой. — Но послезавтра утром два десятка преторианцев будут ждать тебя у дворца. Им приказано охранять августу в пути — от Равенны до места обитания императора Востока. Они смогут считать свой долг исполненным, только когда увидят тебя в братских объятиях Феодосия. — И в конце недолгой речи он произнес комплимент, возможности услышать коего от самых близких мужчин Гонория была лишена: — Вид твой всегда прекрасен. Вне всяких сомнений, будущий муж будет в восторге.
Через два дня после отъезда Гонории в императорском дворце появился ее слуга — евнух Гиацинт. Бедняга бродил подле опустевшей комнаты госпожи и пытался выяснить ее нынешнее местопребывание. Ничего разузнать преданный слуга не успел, так как о его розысках стало известно императору. Вскоре Гиацинт предстал пред изумленными глазами Валентиниана.
— Жалкий червь, почему ты не там, где твоя госпожа? — подозрительно спросил император.
— Я исполнял повеление августы. — Евнух съежился и, казалось, стал вдвое меньше в размерах.
Несчастный чувствовал приближение урагана. И жестокая стихия в глазах императора нарастала с каждым мгновением.
— Повтори в точности все приказания Гонории, — потребовал Валентиниан.
— Августа велела хранить в тайне, — промямлил Гиацинт.
— В тайне?! От меня?! — задыхался от возмущения император. — Позвать немедля Гота.
Могучий варвар, единственной работой которого было развязывание непослушных языков, вошел и послушно склонил голову в ожидании распоряжений.