Наконец голландцы получили разрешение перенести свой «особо ценный груз» (оказавшийся на поверку испытываемым новоизобретением минхеера Гюйгенса — морским хронометром) на «Гардарику», и очередь представляться пришла уже седому мужику и мальчику. Мужик, сняв шапку и поклонившись, на неплохом голландском языке отрекомендовался Федором Дементьевым.
— Состою денщиком при Петре Михайлове, недоросле дворянском, определенном по повелению царя Ивана Алексеевича в учение, — добавил он. А мальчик, что самое интересное, с достоинством поклонился, когда его представили.
— По батюшке-то тебя как звать, Федор Дементьев? — спросила Галка по-русски. Ее русский язык по понятным причинам несколько отличался от русского языка тех времен, но у нее всегда наготове было объяснение: язык один, а диалектов много.
— Артемьев сын я, — Федор усмехнулся в бороду: похоже, не врут люди, что правит тут бабенка русских кровей.
— Вот что, Артемьич, раз уж привез… сего недоросля дворянского к нам в учение, знай — у юнг на наших кораблях денщиков не бывает, — спокойно проговорила Галка, краем глаза наблюдая за реакцией Петра. Мальчишка пока никакого недовольства не проявлял, скорее, наоборот — наверняка был рад избавиться от опеки навязанного ему человека. — Нянек — тоже. Так что или сам на службу поступай, или езжай себе с миром обратно.
— Но как же… А повеление царево? — опешил Федор. — Да и не могу я на службу-то, и без того при деле!
— Я уж как-нибудь сама с этим разберусь. Иди с Богом… Иди, Артемьич, не зли моих людей, — с нажимом повторила Галка, заметив, что на шкафут подтягиваются матросы во главе с боцманом. — Порвут на тряпки, и пикнуть не успеешь.
— Да как же я покажусь обратно без Петруши! — взвыл Федор.
— Ладно. Придем в порт — решим, как поступить. А пока возвращайся на барк, Артемьич. Мы тут как-нибудь без тебя обойдемся, — Галка давно поняла, что за субъекта прицепили на хвост юного царевича: опять «хороший человек из Тайной канцелярии». И заговорщически подмигнула мальчишке. А тот кусал губы, чтобы не рассмеяться. Может, и не держал он зла на сестрицу Софьюшку, но людей ее явно не жаловал. — Все, господа, — добавила она по-французски. — Время для визитов исчерпано. Через четверть часа поднимаем паруса.
— Что это?
— Бизань-ванты.
— А для чего они?
— Чтоб мачта нам на голову не упала. И еще чтоб матросы могли на крюйс-салинг подняться.
— А это как называется?
— Флаг-фал.
— Это чтоб флаги поднимать, значит?
— И флаги, и вымпелы, — ответила Галка. — Правильно делаешь, что спрашиваешь, парень. Голова человеку на то и дана, чтобы ею думать, а не только шапку носить.
— Шапки тоже всякие бывают, — с вызовом ответил царевич. Видимо, накрутить насчет шапки Мономаха его уже успели…
— Верно, — Галка не стала сходу нарываться на конфликт — искусство, которому Петру еще предстоит долго учиться. — Но даже этих шапок нужно быть достойным. На пустой голове и корона будет сидеть как дурацкий колпак.
— Учиться-то поди нелегко, — вздохнул мальчик, молча согласившись с последним утверждением.
— Учиться всегда нелегко, парень, особенно если учишься полезному делу… Ладони-то уже в мозолях, — хохотнула мадам генерал, случайно заметив руки Петра. — Где нажил? Небось, на борту голландца упражнялся?