— Что выделено? — переспросил Муса, напустив на себя простодушный вид.
— Выделено ли то вознаграждение, которое запросил Нечистая Игра?
— Да, да, тут никаких проблем. Только получи у него фотографии. А для обеспечения безопасности встречи я пошлю с тобой группу людей.
— Не вижу особой надобности. Он не представляет никакой опасности. Я могу справиться один.
— Я забочусь не о тебе, а о сохранности фотографий. Разве ты не понимаешь, что эти фото, которые он тебе должен отдать, содержат самую важную информацию, которую мы получали когдалибо со дня организации Моссад? Ведь у нас никогда еще не было «крота». Нет… да… послушай, поступай как считаешь нуж ным, устало проговорил Натан. Но я не хочу, что бы у меня на хвосте сидела целая группа. Если они должны обеспечить безопасность нашей встречи, я не возражаю, но вели им держаться подальше от меня и моего агента. Я не хочу, чтобы какой-нибудь засранец спугнул его.
— Не беспокойся. Я пошлю Дова. Он будет обеспечивать безопасность. Ты ведь уже работал с ним вместе. Я всегда считал, что вы друзья.
— Да, друзья, и я уверен, что он будет на высоте. Но я хочу, чтобы ты объяснил ему, что это мой агент и командовать буду я. Я хочу, чтобы перед отъездом ты сам объяснил ему это в моем присутствии. Договори лись?
— Да. А теперь выпьем за ту великолепную операцию, которую ты только что провел. — Он поднял стакан над головой, затем чокнулся с Натаном. — Эту операцию будут много лет изучать в академии. А держать человека здесь, перед тем как его ликвидировать, словно живую рыбу в ресторане, просто гениальная выдумка.
Муса знал, что этот разговор неприятен Натану. То, что техническое решение, принятое Натаном, как одну из составных частей, включало хладнокровное убийство человека, еще долго будет лежать тяжким бременем на его совести.
— Кто будет проводить контроперацию? — спросил Натан, чтобы переменить тему. Он откинулся и одним залпом опустошил стакан с текилой.
— Никакой контроперации не намечается, — ответил Муса. — Шеф не хочет, чтобы мы пока вмешивались.
— О чем ты говоришь? Как это не хочет, чтобы мы вмешивались? — Натан едва не поперхнулся.
— Ты слышал, что ты слышал. Ты должен признать, что это разумное решение, — мягко сказал Муса.
— Не понимаю, — сказал Натан, откашливаясь, — не понимаю, что ты говоришь.
— Послушай, взгляни на это дело с другой точки зрения. На этот раз мы находим человека, который делает за нас всю грязную работу, и ко всему еще вся ответственность ложится на противоположную сторону. Что может быть лучше, чем это? Не могу припомнить ни чего лучше, кроме ирано-иракской войны. Может, тебе приходит что-нибудь на ум?
— О чем ты говоришь? Слышат ли твои уши, что произносит твой рот? Они хотят убить умеренных палестинцев. Это положит конец мирному урегулированию. Только умеренные могут найти выход из тупика.
— Вот именно. И что мы, черт подери, выиграем от мира? Ведь нам придется отдать часть своей земли, снести поселения, потерять стратегическое пространство. Тут же последует снижение ассигнований на безопасность и оборону. Американцы, возможно, сократят свою по мощь, ведь мы уже не будем в состоянии войны. Уменьшит свою помощь и еврейская диаспора. И после того, как мы пойдем на все эти уступки, они дождутся благо приятного для них момента и просто-напросто спихнут нас в море. Помоему, пусть уж лучше все остается как есть…
— А как насчет указаний свыше? Премьерминистр Рабин никогда не одобрит подобного.
— Рабин стар. Он добивается мира в угоду американцам. К тому же нам необходимо разрешение только для того, чтобы что-нибудь делать. Но чтобы ничего не делать, нам не надо никакого разрешения. Так мы и собираемся поступить, это будет самое лучшее. Надеюсь, ты меня понимаешь?
Перед Натаном был совсем не тот человек, которого он, казалось, хорошо знал. В течение многих лет Натан ожидал от Мусы необычных поступков, и Муса оправдывал его ожидания. Но это было другое. Несколько минут Натан пытался переварить узнанное. Хотя он много лет проработал вместе с Мусой, он никогда не обсуждал с ним один на один политику. И теперь ему было ясно, что спорить бессмысленно.
— Что, если они решат захватить кого-нибудь из наших людей? Ведь мы.тоже посылаем за границу много делегаций.
— Мы не допустим, чтобы они вытворяли все, что им вздумается. — Муса улыбнулся, как бы стараясь успокоить Натана. — Мы будем контролировать все их действия и следить, чтобы они делали только то, чего от них ожидают. Невелика беда, если они прихватят нескольких американцев. Это только сделает их еще более непопулярными. Кто мы такие, чтобы их останавливать? Но если они попробуют задеть нас, мы будем наготове и ударим их по самому больному месту. — Муса глотнул вина. — Пожалуй, было бы совсем неплохо, если бы они прихватили американцев. Я думаю, что настало время показать этим чванливым выскочкам, которые воображают, будто разбираются в ближневосточных делах, какая рыба самая вонючая.
Натан, все еще откашливаясь, встал с мягкого дивана. Стало быть, подумал он, решение уже вынесено, и даже не Мусой. Продолжать ни к чему.
— Я был бы рад посидеть еще, — сказал он с наигранной бодростью, — но должен найти кого-нибудь, кто согрел бы мою постель. — И он подмигнул Мусе.
— Вперед. Ты заслужил такую награду. — Муса был, видимо, счастлив вновь перейти на приятельский тон. — Кстати, на следующей неделе Нечистая Игра выезжает из страны, что ты предполагаешь делать до этого времени?
— Ты хорошо меня знаешь, — сказал Натан. — С тех пор, как я поступил в Моссад, я не планирую свое время и не покупаю неспелых бананов.
Они оба рассмеялись.
Перед уходом Натан сказал:
— Может, я использую несколько дней своего отпуска, предполагается, что сейчас я нахожусь в отпуске, чтобы посетить мою семью в Нью-Йорке. — Он показал на папку на столе. Н— е оставляй ее здесь. Мы еще не видели лица «крота».
— Когда я его увижу, — проворчал Муса, — у него больше не будет лица.
До этого времени Натан всегда находил рациональное объяснение всему, что происходило в Моссад. Убийства, жестокости, даже зверства все это он оправдывал соображениями безопасности государства, необходимостью возрождения так называемой «древней обновленной земли», о которой говорит сионизм. Но тут совсем другое. Это все равно что кувалдой убить муху на лице лучшего друга. Он всегда знал, что представляет собой в Моссад то, что в армии называют пушечным мясом. И до тех пор, пока он был уверен, что борется за правое дело, мирился с такой участью.
Все предельно просто. Израиль хочет мира, а арабы его отвергают, поэтому израильтяне не должны выпускать из рук оружия, пока не добьются мира. Натан предан делу мира более предан, чем многие другие, и готов нести на своих плечах необходимое бремя. Но план, который раскрыл перед ним Муса, противоречил всему, во что Натан верил. Какой дерзкий замысел! Возвести барьер на пути к миру! Это могла придумать только больная фантазия. Натан почувствовал, как в нем закипает сильная ярость. Не подать ли ему заявление об отставке? Присовокупить к этому заявлению письмо и одну его копию отправить премьер министру. Тогда он сможет жить с чистой совестью. Если он этого не сделает, то навсегда потеряет самоуважение.
Почти полночи Натан сидел за письменным столом, подбирая как можно'более выразительные и точные, слова для письма. Перечитав его, он понял, что его замысел обречен на полную неудачу. Его прямые начальники тут же конфискуют письмо и будут держать его в кутузке, пока скандал не уляжется. Тогда, только тогда его выпустят и уволят со службы с такой формулировкой, которая опорочит его навсегда. Таким путем они заткнут ему глотку. Нет, бегство не выход.
В гневе и ярости в его уме постепенно вызрело решение, которое принесло с собой спокойствие. Обратного пути нет. Он примет их вызов и остановит их, даже если ему придется действовать голыми руками, а это более чем вероятно. Пускай в глубине души он уверен, что ничего не достигнет, он все же попытается. Натан ясно понимал, что с этого момента будет работать по обе стороны очень высокой и опасной ограды. Падение в ту или иную сторону угрожает ему верной гибелью. Но самое худшее, если ему придется работать в одиночку, без поддержки системы Моссад.