— Вы когда-нибудь участвовали в соколиной охоте? — спросил он у Мариетты, уже зная ответ. Ох как много времени прошло с тех пор, когда он, случалось, спрашивал, что она умела делать и чего не умела!
— Ни разу после смерти отца.
Ее блестящие золотисто-рыжие волосы свободно ниспадали на плечи, грудь порывисто вздымалась и опускалась после быстрой верховой езды.
У Леона перехватило дыхание. Боже, да ведь она красавица! Ни драгоценных украшений, ни пудры, ни помады — только шелковистая гладкая кожа и сверкающие глаза, которые пробуждают в мужчине радость жизни.
— Ну так возьмите кречета.
Птица была куплена для Элизы, но Леон понял, что его будущая жена никогда не проедется верхом, посадив кречета себе на запястье…
Послышался звон колокольчиков, когда птицы задергали лапками в своих путах, а когда помощник конюха освободил от пут кречета и приподнял его, перышки на ножках птицы затрепетали от легкого ветерка. Это напомнило Мариетте, как трепещут страусовые перья на причудливой шляпе Леона, когда он несется в Лансер вскачь на Сарацине. Сейчас, в обычном костюме для верховой езды, а не в изысканном наряде, Леон нравился ей гораздо больше — сильный, мускулистый, с широкой грудью.
Птица взлетела быстрым рывком и так высоко, что Мариетте пришлось защитить ладонью глаза от прямых лучей яркого солнца, когда она смотрела на этот полет. Сокол вернулся с добычей так быстро, что Мариетта ахнула в изумлении. Тем временем помощник конюха спустил собак, и они, вытянув носы по ветру, ринулись догонять зайца, который впоследствии мог бы стать достойным блюдом на столе у их хозяина.
Кречет сбил жаворонка и голубя, а собаки, заливаясь громким лаем, уносились все выше по холмам, оставив помощника конюха далеко позади. Здесь было лучше, чем в пышных лесах возле Версаля, по которым прогуливались придворные дамы и кавалеры, жаждущие лишь того, чтобы их увидели вблизи короля, а все прочее их не занимало.
Леон наконец надел колпачок на кречета, опустил руки на луку седла и огляделся по сторонам.
— Разве можно предпочесть Париж и Версаль всему этому? — спросил он у Мариетты.
Она поразилась выражению его темных глаз, которого она до сих пор ни разу не замечала. Любовь Леона к солнечному краю была настолько искренней, что и она всем сердцем откликнулась на это чувство.
— Я бы не смогла! — воскликнула она.
Леон бросил на нее внимательный взгляд. Мариетта была более южанкой по крови и по натуре, чем он сам. Неудивительно, что она не смогла привыкнуть к жизни в Эвре и никогда не была бы там счастлива. Почувствовав на себе взгляд Леона, Мариетта подняла на него глаза и на этот раз не почувствовала ни малейшего страха.
Ее зеленые глаза сияли так ярко, что Леон вдруг подумал, что любой мужчина, заглянув в их глубину, ощутил бы пылкую страсть. Он понял, что не может больше бороться со своими желаниями, — он должен овладеть Мариеттой. А если он этого не сделает, она навсегда останется лихорадкой у него в крови, неугасимой и будоражащей душу. Овладев ею, он, вероятно, сможет забыть ее, как забывал других женщин.
Продолжая смотреть Мариетте в глаза, он обнял ее за талию.
Сердце у Мариетты неистово забилось, но она не воспротивилась прикосновению его рук. Его ладони были такими горячими, что она ощутила их жар сквозь тонкую ткань платья так, словно была обнаженной.
Леон снял Мариетту с седла и поставил на землю, прижав к себе настолько крепко, что она чувствовала удары его сердца.
— Мариетта… Мариетта… — глухо прозвучал его голос где-то в гуще ее волос, а сразу после этого губы его страстно прижались к ее губам.
Каждый нерв в ее теле отзывался на прикосновения его рук, Мариетта упивалась его поцелуями, а когда он прикоснулся ладонями к ее груди, приступ желания охватил ее с невероятной остротой.
Мариетта вскрикнула и запрокинула голову со словами:
— Элиза! А как же Элиза!
Откровенное недоумение во взгляде Леона в ту же секунду дало ей возможность узнать правду. Он и не думал отказываться от женитьбы на Элизе. Он не любит ее, Мариетту. Он намерен овладеть ею так же, как любой мужчина овладевает податливой служанкой. И она, Мариетта Рикарди, почти готова была ему отдаться.
Горячие слезы навернулись ей на глаза, когда она размахнулась свободной рукой и со всей силой влепила Леону де Вильневу пощечину.
Его желание сменилось изумлением, а затем и негодованием.
— Какого дьявола?..
С жестокостью, которой он в себе даже не подозревал, он притиснул Мариетту к себе и впился губами в ее губы с таким нажимом, что даже почувствовал привкус крови. Она пыталась сопротивляться вполне безуспешно — он уложил ее на землю и навалился на нее всем телом.