— Чего вы ждете, глупец? Зажигайте огонь! — стараясь перекричать толпу, проорал Морис.
Интуиция подсказывала, что скоро будет совсем поздно. Не обманула она его и на этот раз. Однако, увы, было слишком поздно. Шум бесчинствующей толпы перекрыл другой, куда более грозный шум — топот конских копыт.
Земля задрожала у людей под ногами, толпа отхлынула от Мариетты, и все устремили испуганные глаза в сторону деревни. Обитатели Эвре находились в самой отдаленной от границ страны части Франции, так что ожидать рейда голландской или испанской конницы было немыслимо. Что за армия напала на них с такой яростью? Женщины подняли крик, когда всадники вырвались из леса, пронеслись по опустевшим улицам Эвре и галопом взлетели на холм, с обнаженными шпагами в руках и с высоко занесенными кинжалами.
Морис только глянул на эту картину и, схватив первый подвернувшийся под руку факел, затолкал его в самую глубину хвороста у столба. Послышался треск, вспыхнул огонь. Толпа, окружавшая Мариетту, рассыпалась, зрители кинулись бежать прочь от нагрянувших мстителей.
Сквозь окутавший ее дым Мариетта разглядела Леона, который отшвыривал от себя всякого, кто преграждал ему путь. Лицо его было почти неразличимо — он размахивал шпагой, пробиваясь верхом на коне сквозь толпу, чтобы вовремя добраться до Мариетты. Она же закашлялась от дыма, который становился все гуще, а языки пламени, вырвавшись из глубины костра, уже подбирались к ее босым ногам.
Морис выхватил из ножен шпагу, проклиная себя за непредусмотрительность, за то, что не взял коня с собой на холм. Он набросился на Леона, когда тот поднялся на холм.
Полный ужаса взгляд Леона был в эту минуту прикован к Мариетте, к языкам пламени, от которых вот-вот могло загореться ее изорванное платье. Удар пришелся Леону по предплечью, шпага нанесла достаточно глубокую рану, однако Леон почти ничего не почувствовал. В то время как Морис занес шпагу для удара, Леон соскочил с коня, взобрался вверх по теперь уже вовсю разгоревшемуся хворосту и, не обращая внимания на ожоги, принялся освобождать Мариетту от пут. Он перерезал ножом ремень, с нечеловеческим усилием вырвал ее из огня и скатился вместе с ней на землю, пока Рафаэль удерживал Мориса на расстоянии.
Герцог подавил свое неудовольствие по поводу того, что инквизитор не вооружен, и удовлетворился тем, что запугал этого господина до полусмерти, а тем временем всадники, прибывшие на место действия вместе с ним, Леоном и Рафаэлем, гнали деревенских жителей вниз с холма.
Леон, всем своим весом навалившись на Мариетту, целую минуту стряхивал искры с ее волос, обрывал и отбрасывал подальше тлеющие клочки ее платья, а потом, оттеснив Рафаэля в сторону, скрестил свою шпагу со шпагой Мориса.
Они кружили возле пылающего огня, нанося удар за ударом; раненая рука Леона ограничивала его движения, к тому же он истекал кровью. Рафаэль рванулся к Леону, когда тот оступился, а шпага Мориса сверкнула совсем рядом. Но в помощи Рафаэля уже не было нужды: Леон отбросил противника пинком назад, и ноги Мориса запутались в траве. Он широко раскинул руки, пытаясь сохранить равновесие, однако все равно не устоял и рухнул в самую середину пылающего костра.
Леон и Рафаэль ринулись к костру, ухватились за башмаки Мориса, стараясь вытащить его из огня. Пламенный жар отбросил их назад. Мариетта закрыла лицо руками, не в силах смотреть на то, как голодное пламя пожирает ее врага.
— Вставай, моя любимая. Пора ехать домой.
Леон осторожно поставил Мариетту на ноги, поморщившись при этом от боли.
— Твои руки. Ты обжег руки!
— Разве несколько лишних шрамов могут изменить твою любовь ко мне? — спросил он, и его глаза заблестели.
— Ничто не может изменить мою любовь к тебе, — сказала Мариетта, глядя в лицо, которое, как она думала, больше никогда не увидит.
— И однако ты сказала Анри, что покидаешь меня.
— Только ради Элизы. Из-за того, что случайно подслушала речи аббата.
— И ты разрушила бы счастье Элизы, мое счастье, а также счастье Анри из-за нескольких подслушанных слов?
— Я хотела уберечь счастье Элизы.
— Так позволь ей выйти замуж за Анри, потому что она не хочет ничего иного. — Голос его вдруг стал глухим. — А я никого не желаю себе в жены, кроме тебя, Мариетта Рикарди. — Он наклонился и поцеловал ее.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они услышали слова Рафаэля:
— У меня есть лошадь для Мариетты.
— Она в ней не нуждается, — ответил Леон. — Мы уедем из Эвре так же, как уезжали в первый раз.