Аттикос помалкивал, понимая, что нельзя отвлекать того, кто держит в руках его жизнь. И только видя, как Перикл шарит растопыренными пальцами по камню, пытаясь найти трещину или выступ, он, пользуясь преимуществом лучшего обзора, давал подсказку: «Левую руку сдвинь чуть выше» или «Подтяни ногу на ширину пальца». Он тоже вспотел, и его влажная голая рука скользила по шее Перикла с нелепой для обоих интимностью.
В поле зрения мелькнула бахрома травы над краем. Перикл сосредоточился на одной-единственной цели, не позволяя себе отвлекаться, отогнав все мысли, не слыша даже криков чаек. Но жгучий пот попал в глаза, он тряхнул головой, и все, что мешало концентрации, вернулось. Перикл понял, что допустил ошибку. Он знал, что может упасть. Руки задрожали от напряжения. Он не представлял, как перевалить через край. Аттикос висел на спине свинцовым грузом.
– Слушай… я не могу… не могу перетащить нас обоих.
– И что? – прохрипел ему в ухо Аттикос. – Что я могу сделать?
– Тебе нужно… только быстро… протянуть руку и ухватиться за край, пока я не упал. Повиси на руках, а потом я тебя вытащу.
– Ладно, ты только держись. Я постараюсь.
Аттикос услышал отчаяние в его голосе. Если бы Перикл сорвался, погибли бы они оба. Он не стал спорить, но, как душитель, обхватил его одной рукой, надавив на горло так, что у Перикла поплыли круги перед глазами. Вторую руку Аттикос выбросил вверх и схватился за край утеса. Ощутив внезапную легкость, Перикл шумно выдохнул. Между тем Аттикос беспомощно повис на руках, одной ногой пытаясь найти опору. Сломанная нога бесполезно болталась, и боль была невыносимой, но старый гоплит не издал ни звука и в мрачном молчании наблюдал, как Перикл перебирается через край.
Пыхтя и отдуваясь, Перикл развернулся и взял Аттикоса сначала за одну, потом за другую руку. Какое-то время они возились, кряхтя и сопя, хватаясь друг за друга, пока не упали, совершенно обессиленные, на траву.
Чайки носились над ними, возмущенные бесцеремонным вторжением людей на их пристанище с гнездами. Сил у Перикла хватало только на то, чтобы дышать и смотреть на них.
– Не думал… что будет так… трудно, – наконец вымолвил он.
Аттикос сел. При всех травмах, ранах и изнеможении свалиться без сил, как Перикл, он себе не позволил. Его бил озноб.
– Не думаю, что ты сможешь вернуться за моими доспехами и оружием, – сказал он.
Перикл покачал головой и рассмеялся:
– Думаю, что не смогу.
– Тебе еще придется нести меня вниз, к кораблям, – напомнил Аттикос после очередной паузы.
Перикл покачал головой. Болело все тело, каждая мышца, каждый сустав. Он представил, как понесет эту голую обезьяну по холмам, через болота, и едва не застонал.
– Надо идти, – продолжил Аттикос. – Не хочу отдаваться на милость здешним женщинам, если Кимон решит, что мы не придем. Как думаешь, долго он будет ждать?
Перикл нервно сглотнул. Думать об этом не хотелось. Он перекатился на четвереньки и поднялся. Аттикос кое-как встал на одну ногу, шипя себе под нос.
– Плохо? – спросил Перикл, когда гоплит обхватил его за шею.
– У меня сломана берцовая кость, так что да, можно и так сказать, – ответил Аттикос.
– Нужны две дощечки и пара кожаных ремешков, тогда бы я привязал одну ногу к другой. Если ты не прячешь их на себе, то давай, шевелись.
Перикл раздраженно стиснул зубы, вспомнив, как сильно невзлюбил этого несносного старика.
– Идем.
Аттикос промолчал, и Перикл, согнувшись и приняв на спину нежеланную ношу, сделал первый шаг.
Через какое-то время Перикл неожиданно рассмеялся.
– Что еще такое? – недовольно пробурчал Аттикос.
Сломанная нога болталась, и боль вымывала силы, а от слабости кружилась голова.
– Подумал, что я похож сегодня на Энея. После падения Трои он отнес отца в безопасное место.
– Понятно. И что, этот Эней тоже донимал отца пустой болтовней?
– Нет, – сердито огрызнулся Перикл и надолго замолчал.
6
Перикл устало привалился к поросшему мхом берегу ручья. Просочившаяся из-под мха вода обожгла холодком руку, и он вздрогнул от неожиданности. Рядом Аттикос пробормотал что-то неразборчивое. Перикл не слышал. Сил хватало только дышать, и он думал, что если закроет глаза, то уснет и, быть может, уже не проснется. Весь этот долгий день он шел через боль – сначала старую, потом сменившую ее новую, – обдирая кожу и чувствуя, как дрожат и разбухают, наливаясь кровью, мышцы. Он много раз падал, но ни разу не уронил Аттикоса по собственной воле. Он шел и шел, с одной пульсирующей в голове мыслью, перелезал через поваленные деревья и продирался сквозь колючие кусты, царапавшие до крови кожу. Злобные, ненасытные мухи роились над ними, привлеченные потом, солью и оголенной плотью, но их укусов Перикл уже не чувствовал. Он не мог ни развести костер, ни подкрепить силы пищей. Оставалось только одно: закрыть глаза и ни о чем не думать. Он говорил себе, что силы вернутся, что он всегда делал так и нужно лишь ненадолго исчезнуть из этого мира…