Кимон предпочел не отвечать и, чтобы не спорить, отвернулся к морю. Высказывая свою точку зрения, он был скорее спартанцем, чем афинянином. Аристид, похоже, понял это, хотя и опечалился.
– Что ж, отведи свою рабыню, – сказал он. – Может быть, Ксантипп объяснит это лучше. В конце концов, идея принадлежит ему.
– Я не… – начала Фетида.
Перикл покачал головой, и она закусила губу и последовала за ними к дороге, которая вела вглубь острова. Вся она была усеяна огненными точками, уходящими вдаль. Поток мужчин и женщин направлялся из порта к великолепному храму Аполлона, бога оракулов, поэзии и солнца. Целителя и распространителя чумы.
8
Храм Аполлона оказался на удивление скромен для места рождения бога. Перикл ожидал увидеть по крайней мере город или что-то в этом роде, способное соперничать с великими храмами, украшавшими Акрополь до прихода персов. Ожидания не оправдались – он увидел незамысловатое, освещенное факелами белокаменное здание. Вытянутое, невысокое, крытое черепицей, без пристроек. Интересно, подумал Перикл, где же живут жрецы, если они вообще остаются на Делосе после окончания празднеств.
Под крышей портика их встретил стоящий на страже гоплит, которому Перикл назвал их с Кимоном имена. Гоплит, молодой парень, свои обязанности представлял смутно, но, по-видимому, считал, что должен провести их дальше, и жестом предложил следовать за собой. Кимон едва заметно пожал плечами. Его позвали, он пришел. Что бы ни придумали за последний год Ксантипп и Аристид, он не нес за это никакой ответственности и только опасался, что эти двое в своих стараниях перегнули палку. Старики на склоне лет нередко заново переживают славу далекой юности и порой стараются поддерживать пламя слишком долго. Он с почтением относился и к Ксантиппу, и к Аристиду, но опасался их планов и амбиций, по меньшей мере в отношении к Спарте, которую ни один, ни другой так и не поняли.
Перикл замялся. Они привели с собой женщину и не знали, что с ней делать.
– Можешь подождать здесь, если хочешь, – нерешительно предложил он.
Гоплит наблюдал за происходящим с нескрываемым нетерпением, переминаясь с ноги на ногу.
– Хочешь избавиться от меня? – сказала она.
Перикл рассеянно кивнул; он уже всматривался в святая святых храма. В огромной медной чаше горел уголь, и в мерцающем свете он разглядел собравшихся группами людей, они разговаривали и выпивали. Вопрос Фетиды оставался без ответа, пока она не возникла в поле его зрения.
– Что? Нет, ты меня совершенно не интересуешь, – сказал Перикл. – Кимон дал слово доставить тебя в безопасное место. Я тоже имею к этому некоторое отношение. – Он махнул рукой. – Но не более того. Так что ты не моя забота. Подожди здесь.
– Вы оставите меня одну? В таком месте? Какая же это безопасность?
Перикл раздраженно посмотрел на нее. Вот же досада! Правда в ее словах была, хотя ему трудно было представить, что кто-то из приехавших гостей или стражников проявит интерес к одинокой женщине в такой важный для всех день принятия ответственных решений. В голосах, которые доносились до него, слышался говор по крайней мере дюжины областей. Если Аристид прав, то этот день и впрямь особенный… и надо увидеться с отцом.
Пока Перикл колебался, стражник напомнил о себе негромким покашливанием.
– Ладно, – сказал Перикл. – Пойдешь со мной. Держись рядом и молчи. Это ты сможешь?
Фетида, кивнув, улыбнулась. Улыбка так преобразила ее, что пораженный Перикл на мгновение замер.
Гоплит ждал, делая вид, что рассматривает потолок, а потом повел их по длинному центральному проходу.
Среди собравшихся Перикл заметил и нескольких немолодых женщин, две или три из которых, в изящных одеяниях, были, очевидно, жрицами Артемиды. Он услышал, как Фетида восхищенно ахнула, увидев женщину исключительной красоты: она вела беседу с богатым фракийцем. На поводке красавица держала олененка и, разговаривая, то наматывала на запястье, то разматывала кожаный ремешок, тогда как олененок, словно собачка, сидел у ее ног. Для поклоняющихся Артемиде в этой сцене не было ничего удивительного, но она усиливала ощущение нереальности, создаваемое горящими факелами, потрескивающими масляными лампами, золотом и тенями. И посреди всего этого, возле неугасимого огня, стоял его отец Ксантипп. Афинский архонт выглядел еще более согбенным, чем помнилось Периклу, и тяжело опирался на трость из оливкового дерева с серебром.
Вторгаясь в разговор, гоплит-стражник низко поклонился, и по тому, как мужчины повернулись и сердито посмотрели на него, Перикл решил, что они о чем-то спорили. Ксантипп уже отмахнулся от гоплита, но затем увидел сына и Кимона, а еще Фетиду. Она пряталась за их спинами и изо всех сил старалась, чтобы ее не заметили.