Перикл сел и уставился в стену перед собой, а Фетида, наклонившись ближе, принялась смазывать маслом его кожу. У Кимона щеки и подбородок уже были выбриты. Стратег отличался тем, что не носил бороды. Для большинства афинян борода была знаком зрелости и ответственности, и они дорожили ею и заботились о ней. Перикл тоже пытался отпустить бороду, наглядно показать, что он взрослый мужчина, а не юноша с пухлыми щеками. Единственная трудность заключалась в том, что борода не росла.
Бритва в руке Фетиды напоминала лезвие топора с длинным изогнутым концом, так что она держала ее надежно даже влажными от масла пальцами.
– Ты и раньше это делала, – сказал Перикл, когда она остановилась, чтобы вытереть лезвие краем перекинутой через плечо тряпицы.
– Мой муж был бедняком, по твоим понятиям, но считал, что носить бороду летом слишком жарко. Бритье было роскошью на острове, и когда у нас наконец появился нож вроде этого, я брила его каждый день.
Фетида прошлась лезвием по его щекам и подбородку. Пальцы у нее были сильные и ловкие, и Перикл все острее ощущал растущее раздражение, к которому примешивались ревность и желание. Кимон явно не принуждал ее. Почему же тогда она предпочла Периклу мужчину постарше? Еще недавно ему казалось, что между ним и Фетидой возникло неясное притяжение, но выяснилось, что он сильно ошибался. Откровение прошлой ночи беспокоило его. Он чувствовал себя глупцом или даже ребенком, исключенным из мира взрослых. Ясно было одно: завести разговор на эту тему означало бы потерять остатки достоинства.
– Поесть не успеем, – сказал Кимон. – Твой отец уже на ногах, если вообще ложился. Все направляются в порт, чтобы скрепить этот их, как они называют, союз.
– Наш, – поправил Перикл.
Относясь к Кимону с большим почтением, соглашаться с ним в это утро он не хотел.
– Вероятно, да, хотя, по-моему, они напрасно отталкивают Спарту.
– Может быть, Спарты не особенно касается то, чем мы занимаемся здесь.
Кимон удивленно посмотрел на друга.
Перикл пожал плечами и вдруг зашипел от боли. Струйка крови потекла по щеке, и Фетида промокнула ее тряпкой, которую Кимон, не говоря ни слова, вложил ей в руку.
– Этот союз создается не только для торговли, но и для войны, – сказал Кимон мягко, но в его словах послышался упрек. – А на войне командует Спарта. Как, по-твоему, они отнесутся к созданию союза без них? Такое решение задевает их честь. Мы не смогли бы победить при Платеях без них. Персы бы победили и завоевали нас. Это правда, а не какая-то похвальба. Аристид должен это понимать. И твой отец…
– Мой отец очень хорошо знает, кто его союзники и кто враги. Спартанцы сражались бок о бок с афинскими гоплитами, и не только с ними. Да, они победили! Я благодарю богов за это. Они вышли из-за своей стены, потому что Афины пригрозили скорее перейти к Персии, чем допустить сожжение нашего города в третий раз. Мы пристыдили спартанцев и втянули их в войну. Не забывай об этом. Они зашевелились только тогда, когда испугались, что наш флот окажется в руках персидского царя! Друг и союзник так себя не ведет. Мой отец собирает великий союз ради общего блага. Теперь я понимаю.
– Что на тебя нашло сегодня? – спросил Кимон.
Перикл ничего не ответил, опасаясь опуститься из-за ревности до мелочных придирок. Он был прав. И даже если он зол на них обоих, на его правоте это никак не сказывалось.
– Ничего, – буркнул Перикл.
Он потер подбородок и невнятно поблагодарил Фетиду, стараясь не встречаться с ней взглядом.
– Идем. Одобряет это Спарта или нет, я хочу, чтобы этот афинский союз образовался поскорее.
Увидев, что Фетида принесла зубную палочку и горячую воду, он поковырял острым концом палочки между зубами и наконец избавился от кусочка хряща, уже давно его беспокоившего. Передав палочку Кимону, он прополоскал рот горячей водой, окунул обе руки в чашу и провел ладонями по волосам.
– Готовы? – спросил Перикл.
Кимон кивнул, а Фетида промолчала и только прикусила губу, удивляясь перемене в его настроении.
Перикл вышел из маленькой комнаты первым. Солнце едва показалось из-за горизонта, но улицы острова уже были запружены людьми. Народу на Делосе собралось гораздо больше, чем он предполагал. Цари, царицы и члены собраний – все они прибыли со слугами и рабами. Мужчины и женщины шли пешком, или их перемещали на носилках в соответствии с обычаями. А собрал их всех здесь один человек, напомнил себе Перикл. Не Кимон, не Аристид и не кто-то другой. Его отец, Ксантипп.