Ему показалось, что Фетида окликнула его по имени, но он не обернулся.
На пристани Перикл увидел отца в компании Аристида и дюжины священников. Большинство из них были последователями культов Аполлона и Ареса, но он узнал также жреца Аида и жрицу Афины, почтенную женщину с высоким шлемом на голове и в белом одеянии. Пребывая в отвратительном настроении, Перикл направился прямиком к этой группе и без колебаний встал рядом с отцом. Ксантипп взглянул на него и ничего не сказал, но прогонять сына старик не стал.
Толпа из пожилых мужчин и женщин росла на глазах, и уже казалось, что на пристани собрались едва ли не все капитаны и члены команды, все архонты и представители известных семей.
В море, на кораблях, едва лишь золотой блеск разлился над горизонтом, экипажи встали навытяжку.
Жрецы Аполлона завели утреннее песнопение, приветствуя наступающий день, дар их покровителя. Собравшиеся на берегу склонили голову, наслаждаясь перспективой согреться после прохладной ночи. Оглянувшись, Перикл увидел в нескольких рядах позади себя Кимона. Стратег стоял с серьезным видом, сдвинув брови, прекрасно понимая, какое великое событие происходит у них на глазах.
В завершение утреннего песнопения несколько вспотевших жрецов вывели быка, протяжным мычанием выражающего скорбное замешательство.
Сильное, крупное животное казалось изрядно исхудавшим из-за проступающих под кожей ребер. Возможно, его привезли на остров морем, подумал Перикл. Путешествие в трюме животные переносили плохо, в отличие от людей, которым лишения и новизна шли, похоже, на пользу.
На бронзовых плитах зажгли огонь, на голову быка пролили вино и посыпали зерна ячменя. Все делалось торжественно и в полном соответствии с ритуалом, за соблюдением которого наблюдали боги. Обращаясь с молитвами ко всему пантеону, жрецы просили благословения и мудрости для собравшихся в этом месте, на священном побережье.
Затем вперед выступили и, склонив голову, повернулись к толпе Ксантипп и Аристид. Оба выглядели усталыми, но воодушевленными. Один за другим жрецы и жрицы подходили к ним и благословляли, помазывая маслом или окропляя каплями воды, собранной с фенхеля и шалфея. Наблюдая за всем этим, Перикл внезапно осознал, что пропустил все встречи и обсуждения, проходившие в предыдущие месяцы. Он ничего не знал о планах отца. Вот почему он, как и Кимон у него за спиной, был чужим среди этих людей. Тем временем все, от царя до раба, прибывшие из сотен разных мест, с почтением и почти благоговением смотрели на двух афинских архонтов. Перикла переполняла гордость, и он надеялся, что Кимон и Фетида разделяют с ним это чувство. Всеми собравшимися здесь командовал его отец. И хотя Ксантипп постарел с тех пор, как они виделись в последний раз, сила в нем еще проявлялась.
Сжимая в правой руке трость из оливкового дерева с серебром, Ксантипп поднял левую и заговорил:
– Некоторые из нас стояли на палубах или на суше, когда Персия пришла, чтобы сделать нас рабами.
Его голос гремел когда-то над полем битвы при Марафоне и сейчас звучал уверенно и сильно, без дребезжащих старческих ноток. Как раньше, так и теперь Ксантипп умел привести толпу в восторг. Время как будто остановилось, и Перикл был рад, что вернулся.
– Тогда мы стояли вместе, потому что поодиночке мы бы не выстояли. Вместе мы вывели в море флот, равного которому никто из нас не видел прежде. По моим подсчетам, триста кораблей. Те из вас, у кого не было кораблей, садились гребцами или сражались бок о бок с афинянами. Те из вас, кого не было там, присылали продукты и добровольцев, откликаясь на наш зов. Это важно! Мы обращались за помощью, потому что у нас не было выбора. Персидский царь сжег мой город. Не один раз, а дважды. Афиняне бежали на крошечный остров, ненамного больше этого, где ждали решения своей судьбы и просто… надеялись. Моя жена, мои сыновья…
Возможно, только Перикл и кто-то из афинян знали, почему голос у Ксантиппа сорвался, остальные же ничего не заметили, потому что пауза длилась лишь мгновение.
– Моя семья ждала на дюнах Саламина, не зная, чьи воины высадятся на острове – наши или персы, которые станут грабить и насиловать.
Он оглядел притихшую толпу – никто не пошевелился. Только бык мычал в стороне, и этот жалобный звук накладывался на равнодушный шорох набегающих на берег волн.
– Если вас не было на Саламине, то, возможно, вы пришли к нам в Афины, где мы собрали армию и пошли войной на Персию. Возможно, вы предоставили продукты, серебро или вино. Все вы сыграли свою роль – никто из вас не отвернулся. Не было и не будет другого такого братства, как это. Персия пришла уничтожить нас, но вместо этого… связала нас вместе, сильнее, чем когда-либо раньше. Я называю вас братьями, потому что мы знаем одних и тех же богов, у нас один и тот же язык. У нас одни и те же предки. С этого дня я называю себя афинянином – и эллином. Я буду братом, мужем и сыном для всего нашего народа.