В старой, купленной когда-то в Айдахо пижаме, поношенных противомоскитных сапогах из Гонконга и теплом шерстяном халате из Пендлтона, штат Орегон, я сидел у костра и пил виски с содовой, добавляя к виски из подаренной мистером Сингхом бутылки воду из бегущего неподалеку горного ручья, прокипяченную и оживленную углекислым газом из патрона, сделанного в Найроби.
« Я здесь чужак», — подумал я. Но виски возразило, а в это время суток правда всегда на его стороне. Виски может быть правым или ошибаться, но оно сказало, что я не чужак, и я знал — ночью это верно. В любом случае мои сапоги точно прибыли домой, потому что сшиты из кожи страуса, и я вспомнил лавку сапожника в Гонконге, где нашел эту кожу. Нет, нашел ее не я. И тогда стал думать о том, кто же нашел эту кожу, и о тех временах, а потом о разных женщинах и о том, каково бы им было в Африке и как мне повезло, что я знал прекрасных женщин, влюбленных в Африку. Я знавал и невыносимых женщин, из тех, что приезжали сюда лишь для того, чтобы побывать здесь, и настоящих стерв, и нескольких алкоголичек, для которых Африка становилась просто-напросто еще одним местом безудержного распутства и пьянства. Стервы охотились только на мужчин, хотя, случалось, постреливали и в других животных, а алкоголички винили в своей пагубной привычке высоту. Но и на уровне моря они напивались ничуть не меньше.
У алкоголиков всегда находилась какая-нибудь великая трагедия, которая заставила их заливать горе спиртным, но те, кого я знал и до их великих трагедий, пили и тогда. В Африке белые мужчины-пьяницы такие же зануды, как и бывшие алкоголики. За одним исключением, я не знаю никого скучнее бывшего алкоголика. По сравнению с ним бывший фальшивомонетчик, сводник в отставке, исправившийся карточный шулер, бывший полицмейстер, бывший министр лейбористского правительства, бывший посол в какой-либо из стран Центральной Америки, так и не сумевший сделать карьеру, стареющий функционер движения нравственного перевооружения [27], временно исполняющий обязанности премьер-министра Франции, бывшая коронованная особа, бывший политический радиокомментатор, удалившийся от дел евангелист, страстный рыболов-спортсмен, напичканный статистическими данными, лишенный сана священник и бывший профессиональный коммунист — ослепительно интересные и обаятельные личности.
Я думал о последнем на моей памяти бывшем алкоголике, которого встретил в Найроби. Очень радушный, он тут же предложил выпить. Они обычно торчат в барах в часы, когда там и так полно народу, занимают место какого-нибудь знающего меру любителя спиртного и, потягивая свой томатный сок или ячменный отвар [28]с мускатным орехом, бросают по сторонам взгляды, в которых убежденность сторонника нравственного перевооружения на треть разбавлена отрешенностью африканского марабу и еще на треть — любопытством владельца модного похоронного бюро, чуть перерасходовавшего остаток денег на банковском счету.
— Старина Хем, — поприветствовал меня мой давний большой друг. — Дружище. Что будешь пить?
— То же, что и ты.
— Но это всего лишь ячменный отвар с мускатным орехом.
— То, что нужно. Бармен, ячменный отвар с мускатным орехом и двойной розовый джин.
— Я бы не стал их мешать, дружище.
— Будь по-твоему. Выпью отдельно. Что слышно о старине Стивенсе?
— Плохо. Плохо. Хуже не бывает. Трясется, как лист. Отправился на реку Тана и подстрелил великолепного буйвола. Говорит, с рогами в двести фунтов, не меньше. Сам знаешь, как они привирают.
— Конечно.
— Промазал в слона с двадцати ярдов. С ним покончено Сомневаюсь, чтобы он объявился снова.
— Есть что-нибудь от старины Дорча?
— И ему конец. Не знаю даже, где он и с кем. Трагический случай. Встретил его как-то на Ямайке. Смотрел на меня невидящим взглядом. Думал, я твой брат.
— Бедняга Дорч. Можем мы что-нибудь для него сделать?
— Ты мог бы ему помочь.
— Надо подумать. Старина Дорч всегда нравился мне.
— Он пропал. Совсем угас. Боюсь, не отличит день от ночи.
— Что ж, здесь может быть ночь, тогда как там — день, если он на Ямайке.
— Точно. Только он уже не на Ямайке. Вернулся в Лондон.
Принесли ячменный отвар с мускатным орехом, и я выпил.
Вкус, конечно, приятный, но никаких градусов.
— Неплохо. Теперь я понимаю тебя. — Я глотнул розового джина. — Эти волоски с зернышек ячменя. Забыл, как они застревают в горле.
— Теперь ты в норме? — спросил мой дорогой давний друг.
— Более чем.
— Выглядишь ты лучше, чем мне рассказывали.
— И прекрасно себя чувствую.
— Я слышал, ты тут немного повеселился.
— Хочешь сказать, напился?
— Да нет. Просто немного погулял. Знаешь, обслуга — такие сплетники.
— Кто тебе сказал?
— Старший официант.
— Верно. Я был здесь с молодым Пи-эн-джи. Мы действительно кое-что отмечали.
— Годовщину?
— Нет. Недавнее событие.
— Можешь поделиться?
— Нет.
— Извини. Я не хотел быть навязчивым.
— Слышал что-нибудь о старине Хормонсе?
— Конец ему. И трех месяцев не протянет. Может быть, его уже нет.
— Мы бы знали. Ты получаешь «Телеграф», не так ли? Авиапочтой? О его смерти наверняка написали бы в газете.
— Твоя правда. Если на то пошло, это моя любимая газета. Всегда пишет о ветеранах. Пропили они свои жизни.
— Не совсем так. Я бы не сказал, что старина Хормонс всю жизнь провел за бутылкой.
— Нет, — согласился он. — Нужно отдать ему должное.
— «Темпест» [29]проектировался не под пьяниц. Он весил почти семь тонн и шел на посадку почти с той скоростью, на которой летал «спитти» [30].
Не совсем так, дружище. Не совсем так.
— Совсем не так. Я просто хотел напомнить тебе.
— Какие были времена, — сказал он. — Какие парни! Удивительно, как быстро они угасают теперь. А все эта отрава, знаешь ли. Доказанный факт. Тебе еще не поздно бросить, старина Хем.
— По правде говоря, мне еще чертовски рано бросать. Мне эта отрава нравится и помогает. Ну, что тебе заказать? А то мне пора бежать.
— То же самое. Послушай, ты не обиделся?
— Нисколько.
— Найдешь меня, если смогу быть чем-то полезен?
— Обязательно.
— Должно быть, ты и этот мальчишка, Пи-эм-джи, что ли, отмечали здесь нечто интересное?
— Вспоминали слона, грозу мраморного карьера, откуда в Найроби поставляют надгробные камни.
— Представляю себе, какое это зрелище. Ты бы прихватил меня в следующий раз? На сколько потянули бивни?
— Еще не взвешивал.
— Для такого спектакля нужно, конечно, разрешение департамента охоты. Наверное, там я и увижу эти бивни.
— Пожалуй, я попридержу их немного. Боюсь, ты меня неправильно понял.
— Ясно, — кивнул он. — Но будь осторожен, дружище. Может, прихватишь меня как-нибудь?
— Полагаюсь на тебя, Фредди, — ушел от прямого ответа я. Заплатил за выпитое, и он сунул что-то в карман моей куртки
— Что это?
— Прочти. Не повредит.
Случилось все это тремя месяцами раньше, после полудня, в переполненном, гудящем, как пчелиный улей, душном баре отеля «Нью-Стэнли», и теперь, сидя у костра, я думал: «Господи, пожалей выпивох, но, пожалуйста, спаси нас от бывших пьяниц, а меня избавь от проповедей, как за, так и против».
Я очень обрадовался, когда Пи-эн-джи вернулся в лагерь. Как и Мэри. Он тоже радовался возвращению: за время нашего сафари стал почти что членом семьи, и в разлуке нам всегда недоставало друг друга. Он любил свою работу и почти фанатически верил в ее важность. Любил животных, хотел заботиться о них и защищать, и думаю, точно знал, что без этого никак нельзя; как, пожалуй, и без очень строгой и сложной системы моральных ценностей.
Он был чуть моложе старшего из моих сыновей, и если бы в середине тридцатых годов я осуществил свой план и отправился на год в Аддис-Абебу, то познакомился бы с ним, тогда двенадцатилетним, потому что он дружил с пареньком, у родителей которого я намеревался остановиться. Но я не поехал. Вместо меня туда отправилась армия Муссолини, приятеля, у которого я планировал пожить, перевели на другую дипломатическую работу, и я упустил возможность познакомиться с двенадцатилетним Пи-эн-джи. Когда мы встретились, у него за плечами уже была долгая, очень трудная и неблагодарная война да еще отъезд из Британского протектората [31], где так хорошо начиналась его карьера. Он командовал нерегулярной частью, а это, если быть откровенным, самое неблагодарное занятие на войне. Если операция проведена успешно, практически без потерь, а противнику нанесен большой урон в живой силе, то в штабе ее расценивают как неоправданную и предосудительную бойню. Если же вы вынуждены вести бой в неблагоприятных условиях со значительно превосходящими силами противника и при этом побеждаете, но представляете длинный список убитых, то в штабе опять недовольны: «У него слишком большие потери». Честному человеку командование нерегулярной частью не сулит ничего, кроме неприятностей. И есть определенные сомнения, что по-настоящему местный и талантливый офицер не мог ожидать от такой службы ничего, кроме гибели.
27
Движение за нравственное перевооружение — общественная организация, ставящая своей целью изменение мира путем изменения жизни. Основано в 1938 г. американским евангелистом Фрэнком Бухманом.
28
Ячменный отвар — популярный в Англии безалкогольный напиток. Горячий отвар ячменя выливают, скажем, на лимонную мякоть, добавляют фруктовый сок и сахар.
29
«Хоукер Темпест» — истребитель-бомбардировщик Королевского воздушного флота, начавший поступать в войска в 1944 г.
30
«Спитти» (сокр. от «Спитфайтер») — основной истребитель Королевского ВФ Второй мировой войны. Начал поступать в войска в 1939 г. Неоднократно модернизировался.
31
Британский протекторат. — На полях рукописи Э.Х. сделал пометку: «Проверить статус Судана». Тогда он находился под совместным управлением Англии и Египта.