Сплошные повороты, кручи и спуски! По сравнению со здешними дорогами путь к моему дому в Хевосенперсете на границе Саво и Северной Карелии казался детской забавой. Я никогда особо не старалась соблюдать ограничения скорости и успела за свою жизнь нахватать столько штрафов за превышение, что при малейшем нарушении рисковала потерять права. Но сейчас мне довелось узнать, каково это — оказаться затычкой на транспортном пути. За мной начала образовываться очередь из машин. Когда я приткнулась на обочину, водитель висевшего у меня на хвосте автомобиля наконец вырвался вперед и сердито просигналил. Мой ответный сигнал услышал уже не он, а последний в очереди.
В Монтальчино я отправилась искать телефонную кабинку и нашла ее около площади, напротив одной из бесчисленных энотек. В первый раз я услышала это слово где-то в десятилетнем возрасте по телевизору. Тогда я представляла, что энотека — это такое место, в которое ходят дяди.[6] Когда я рассказала об этом дяде Яри, он растерянно рассмеялся и потом признался: он и сам не знает, что такое энотека. В «Алко» он обычно покупал коктейль бренди с водкой или крепкое вино «Карелия». Гордость Монтальчино «Брунелло» было для него незнакомым лакомством.
Чтобы позвонить по экстренному номеру, телефонной карточки не требовалось. Я объяснила по-английски, что в деревне Монтемасси, в восточной квартире дома, выставленного на продажу, находится труп мужчины с пулей в голове. Затем положила трубку. Пусть теперь карабинеры сами решают, что им делать. Возможно, они ничего не станут предпринимать.
По пути обратно к машине пришлось проталкиваться сквозь толпу американских туристов. От голосов с нью-йоркским акцентом на меня повеяло уютом, даже показалось, будто вижу знакомые лица. Я вздрогнула. Может, это был хозяин кошки по имени Ангус — мой прежний сосед с Мортон-стрит? Нет, не он, тогда кто же? Турист заметил мой пристальный взгляд и отвернулся. Это выглядело так не по-американски, что я испугалась. Была ли за мной уже установлена слежка? Покидая Сан-Антимо, и потом, в долине, я все время посматривала в зеркало заднего вида. Один и тот же серый «Пежо-208» ехал за мной по проселку на протяжении всего пути до монастыря, но на этих дорогах то, что кто-то держится неподалеку, вовсе не казалось необычным. Завидев церковь Сан-Антимо, я больше не вспоминала о возможном преследовании.
Есть места, где все дышит покоем. Одно из них — мой родной угол на полуострове Хевосенперсет. Я могла чувствовать себя достаточно уютно и на Брайант-парк, в сердце Манхэттена, и в глухом болоте, поросшем чахлым сосняком. Однако здание само по себе редко вызывало у меня ощущение безопасности. Известняковые стены монастыря Сан-Антимо словно излучали свет, который необъяснимо притягивал меня. Я остановила машину и даже сочла нужным опустить пару монет в парковочный счетчик. Потом не спеша прошла к церкви. Рядом с колокольней рос почти такой же высоты древний кипарис, на заднем плане возвышалась Монте-Амиата. Я медленно вошла в сумрачное помещение с высокими сводами. Откуда-то доносились звуки григорианского хорала. Прислушавшись в поисках их источника, я поняла, что магнитофонная запись транслируется из репродуктора. Это вернуло меня к действительности.
Седобородый мужчина в монашеской рясе вынимал увядшие цветы из вазы у алтаря. Хотя говорить вслух в таком умиротворенном месте казалось преступлением, я подошла, поприветствовала его и спросила, где можно найти брата Джанни.
— No parla inglese,[7] — недружелюбно отозвался монах.
— Брат Джанни? — спросила я снова по-итальянски.
Мужчина коротко мотнул головой, взял цветы и ушел. На каменный пол церкви упали капли воды.
Я присела на скамью и закрыла глаза. Церковный напев зазвучал громче, эхо под куполом удваивало голоса, услаждая слух. Давид был крещеным, он верил в Бога. Для меня эта тема была трудной, я изо всех сил избегала даже мыслей о подобных вещах. Как Бог, если он есть, мог позволить, чтобы мой отец убил мать, когда мне было четыре года?
Сзади раздались шаги, потом кто-то прикоснулся к моему плечу. Это был тот неприветливый седобородый монах. Я вскочила.
— Брат Джанни! — буркнул он и показал на стоящего позади мужчину.
В детстве я смотрела по телевизору фильм про Робин Гуда и всех монахов представляла похожими на брата Тука или отца Митро, выбранного в Европарламент: толстыми румяными весельчаками. Брат Джанни совсем не соответствовал этому образу. Он был примерно моего возраста и роста, тонкий в кости и аскетически худой. Светлые кудрявые волосы закрывали уши, круглые очки были, как у Джона Леннона. Он взял меня за руку и сказал с эстонским акцентом, но на чистом финском языке: