— Это Микел, — поведал ему господин Хэл, а пес поглядел на Псаренка большими ясными глазами. — Сие значит «крупный», старое лотийское слово. Второго кличут Велди, сиречь «мощь» на том же языке.
Псаренок кивнул. Дух у него сперло от внимания высоченного улыбающегося Хэла и его высоченной улыбающейся свиты с прозвищами вроде Куцехвостый Хоб и Джок Недоделанный. Велди, свесив розовый язык между белыми грядами зубов, глядел на Псаренка своими сине-карими очами не мигая, и сердце у мальчика вдруг занялось от ощущения, что эти псы — ангелы в чужом обличье.
Он попытался высказать это, но выдавил лишь «ангелы», отчего великаны расхохотались. Один крепко хлопнул его по плечу, едва не вогнав в землю.
— Ангелы, ась? Еси здешний дурачок, нет ли? — сказал он — Псаренок слышал, как другие кличут его Лисовином Уотти. — Раз лише реки не то имя, и сии пекельные выжлецы мигом втопчут тебя в слякоть.
По горечи его тона Псаренок понял, что псы хоть раз, да опрокинули Лисовина Уотти в грязь; он мог бы поклясться, что при этом Микел подмигнул ему и рассмеялся, отчего Лисовин Уотти насупился, зато остальные принялись хлопать себя по ляжкам, потешаясь над ним.
Сэр Хэл, ухмыляясь, велел ему усердно заботиться о его питомцах, и Псаренок, поглядев снизу вверх на старо-юный бородатый лик с глазами цвета морской хмари, полюбил этого человека сей же миг; Микел, ткнув колючую морду мальцу под мышку, поглядел на него огромными сине-карими глазами.
Однажды, едва прибыв в Дуглас, Псаренок видел гончую, размером не уступавшую Микелу. Он узнал, что это волкодав — жесткошерстный и ростом вроде бы не уступавший пони, но Псаренок понимал, что тогда был мельче ростом, и вполне может статься, что у дирхаундов ноги еще того длиннее.
Это животное издохло, когда Псаренку было восемь, два года спустя с той поры, когда его мать, преисполненная гордости и отчаяния, ввела его через проездную башню в замок, тогда еще деревянный. На ней висел щит Дугласа с тремя серебряными звездами, именуемыми муллетами, как поведали Псаренку, хоть он и не видел в них никакого сходства с рыбой, прозываемой также кефалью. Теперь-то он знал — потому что Джейми Дуглас открыл ему, — что это слово произошло от старофранцузского molette, сиречь звезда с шестью лучами.
Несмотря на разницу в сословиях, Джейми дружит с ним, умеет читать и знает, где находится Франция. Псаренок же не умеет читать вовсе, не представляет, где Англия, и лишь смутно догадывается, что Шотландия — это довольно близко от Дугласдейла.
Он знал, что англичане из Англии все равно пришли в Дугласдейл, потому что Джейми в эти дни почти ни о чем больше не говорил, сетуя, что его мать сдалась без боя; а теперь люди Каррика так и роились внутри и снаружи замка Дуглас, а государь Брюс, юный и самоуверенный до кичливости, вежливо взял все в свои руки от имени англичан — хоть сам таковым и не был.
Единственное, в чем Псаренок был уверен в своей жизни, вещь, за которую цеплялся, когда вокруг все кружилось, как желтая листва на свежем ветру, — это его возраст, одиннадцать лет. Он знал это, потому что слыхал, как мать это говорит, и помнил ее голос лучше, чем лицо.
Своего отца Псаренок не помнил, хоть и хранил лохмотья воспоминаний о том, как ковыляет по вспаханной борозде за человеком, причмокивающим губами двум собственным волам, глядя, как лемех плуга вздымает землю волной. И до сих пор чувствовал рыхлую почву между пальцами босых ног, видел кружение птиц, с криком бросавшихся на вскрытых букашек и червей. Его заботой было поспеть к червям первым, чтобы безопасно прикопать их землей, ибо они такие же землепашцы, как и человек. Слышал голос, говоривший это, и думал, что это мог быть его отец, но все это скрылось, кроме момента, когда большущее тятино лицо опустилось до его роста, а ладони с растрескавшейся кожей сжали с обеих сторон его узенькие плечики.
Это произошло через миг после того, как Псаренок прибежал через поля, стиснув в руках котомку из дерюги со шматом вчерашней каши и двумя лепешками. Бежал, как лань, туда, где стоял тятя с волами, гордый их обладанием. Больше ни у кого не было столь ценного достояния.
Батюшка поглядел на него долгим взором, а потом присел на корточки, оказавшись с ним лицом к лицу.
— Бежавши прытко, аки малый выжлец, — печально проговорил он. — Прытко, аки малый выжлец.