– Я очень огорчена, – сказала молодая женщина. – Но мне не удалось убедить Патрицию прийти сюда. Извините, пожалуйста, ее. Понимаете, она редко бывает в обществе.
Буллит стоял, не шевелясь. В чертах его сохранялось прежнее умиротворение. Но по его взгляду я понял, что он слушает крайне внимательно. И мне показалось, что я чувствую какие-то невнятные флюиды, какое-то сжатие атмосферы, позволяющее иногда постороннему угадывать, что вот опять застарелое разногласие, тайное, но упорное, подвергает испытанию живущих вместе и давно любящих друг друга людей.
– Ну разумеется, все правильно, – со смехом сказал я. – Не бросаться же юной дщери Килиманджаро с распростертыми объятиями к людям вроде меня, являющимся из другого мира, до которого ей нет никакого дела.
Признательность, отразившаяся в чертах Буллита, была столь же горячей, как и овладевший им несколько минут назад вроде бы беспричинный и несообразный гнев.
– Разумеется, все правильно, – совсем тихо сказал он.
– Но ведь в таком случае, Джон, – воскликнула Сибилла (и нижняя губа у нее слегка задрожала), – чем больше мы потеряем времени, тем сильнее Патриция, если она будет продолжать жить здесь, отвыкнет от людей и одичает. Надо же что-то делать.
Буллит произнес еще тише:
– Мы ведь однажды уже пробовали, дорогая, и ты прекрасно помнишь, что из этого получилось. Девочка в пансионате не выдержала и заболела.
– Два года назад она была совсем маленькой, – возразила Сибилла. – А сейчас все обстоит иначе. Сейчас мы должны думать о будущем нашего ребенка.
На щеках молодой женщины появились красные лихорадочные пятна. Внезапно она обратилась ко мне за поддержкой.
– Вот вам, например, не кажется, – спросила она меня, – что Патриция первая же станет нас когда-нибудь упрекать за то, что мы не дали ей хорошего образования?
Буллит ничего не говорил, но не отрываясь смотрел на меня своими слишком бледными, в мелких красных прожилках (солнце? алкоголь?) глазами, и в его взгляде, куда он вложил всю свою незаурядную силу, читалось желание получить ответ, противоположный тому, что хотела от меня его жена. Оба они – каждый в соответствии со своей натурой – искали во мне союзника в самом важном для них споре, предметом которого была судьба девочки в сером комбинезончике, подруги зари и диких животных.
Какой ответ мог им дать я, прохожий?
Я подумал о Патриции, о ее подстриженных под горшок волосах. Это воспоминание, о котором родители девочки, естественно, не могли знать, и только оно заставило меня сделать мой выбор. Я сказал шутливым тоном и сделав вид, что истинный смысл спора мне не совсем ясен:
– Возможно оттого, что у меня нет детей, я всегда принимаю их сторону. Так что прошу определить меня в лагерь Патриции.
Возникла небольшая пауза. Сибилла через силу улыбнулась и сказала:
– Вы уж извините, что мы вмешиваем вас в наши семейные заботы. Вы ведь приехали сюда не ради этого.
– В самом деле, – сказал Буллит.
Он тоже улыбался, но так, как улыбнулся бы человек, который через много лет вдруг встретил старого друга.
– Я сейчас вам кое-что покажу в этом нашем заповеднике… Нечто такое, что мало кто видел, – продолжил он, слегка подняв свою грозную длань и как бы собираясь хорошенько хлопнуть меня по плечу.
Однако тут он взглянул на жену, которая, казалось, витала в своих мыслях где-то далеко от нас, и добавил почти с робостью в голосе:
– А ты, дорогая, в честь нашего гостя тоже могла бы для разнообразия поехать вместе с нами. Как в добрые старые времена. Это подняло бы тебе настроение.
Однако Сибилла, не отвечая ему, спросила меня:
– Боже мой! Что подумает Лиз, когда узнает, что вы так и не видели Патрицию?
– Лиз? – спросил Буллит. – При чем тут Лиз?
– Наш гость – ее друг, – сказала Сибилла. – Я еще не успела тебе рассказать. Он привез мне письмо от Лиз и, представляешь, скоро он опять ее увидит.
Всякий раз, когда Сибилла повторяла это имя, голос ее звучал все темпераментнее, а лицо молодело. А у Буллита, напротив, черты лица в то же самое время заметно искажались и оно становилось все более замкнутым. От прежнего дружелюбного выражения на нем не осталось и следа.
– Вы когда уезжаете? – спросила меня Сибилла.
– Завтра, – ответил вместо меня Буллит почти грубо. – Так записано в книге.
– Завтра? – воскликнула Сибилла. – Так быстро… Но тогда мне нужно прямо сейчас садиться за письмо к Лиз. Я должна столько всего рассказать ей. Вы можете себе представить, благодаря встрече с вами, сейчас у меня такое ощущение, как будто она где-то рядом.
Буллит налил себе виски.