Машка, тем временем, возвращается в кабинет. Одна.
Заговорщицки улыбаясь, подбегает ко мне. Едва не подпрыгивает от распирающих её чувств.
— Что он там, — хмуро спрашиваю я, — в любви тебе признался?
— Нет, — качает головой она. — Он спросил, чего ты любишь.
— Не поняла, — замираю я.
— Ну, я сказала, что "рафаэлки", конфетки "Стэп", что ты вообще — сладкоежка.
Закатываю глаза и, надув щёки, медленно выдыхаю. Смотрю на неё.
— Маш, ты дура, что ли?
— Что ты обзываешься-то? — обижается она. — Я вообще-то для тебя стараюсь!
— Не надо для меня стараться так! — возмущаюсь я. — Мне не нужно ничего от него!
— Сама ты дура, Олесь. — Машка проходит к своему столу, падает в кресло и скрещивает на груди руки. — Офигенский мужик вообще… Красивый, ухоженный, пахнет приятно. Сильный, большой, высокий… Богатый! А ты чего? Тоже мне… цаца… Ты думаешь, такие, как он, часто за такими, как мы, бегают?
— А мне не надо, — холодно говорю я, — чтобы это быдло хамоватое за мной бегало. Мне надо, чтобы он сюда не заявлялся вообще и не мешал мне работать. Меня трясёт аж, Маш. И в таком состоянии я клиентам звонить точно не стану.
— Ты кроме как о клиентах, думать о чём-нибудь можешь вообще? Ты когда целовалась-то последний раз? В клубе танцевальном была? В ресторан с мужчиной ходила? Незамужняя девчонка, молодая, яркая. А ведёшь себя так, будто на пенсию уже вышла. Ты бы тут ещё носки вязать стала спицами.
— Маш, я что-то не поняла… — тоже скрещиваю руки на груди. — Ты давно в свахи записалась? Если тебе нравится этот… Лев, то — вперёд. Думаю, вы с ним поладите.
— Я бы с радостью… — щуря глаза, тихо говорит она. — Да он только на тебя смотрит.
— Ничего, — кивнув, говорю я, — сейчас придёт с кульком конфет, вместе чаю попьёте. И поладите, как раз. А я, пожалуй, пойду. Мне ещё дома бельё надо в стирку закинуть.
— Оле-есь… — тянет Машка.
— Что?
Она встаёт и идёт ко мне.
— Ну ты глянь только, — она кивает на огромный букет роз, — цветы какие классные тебе принесли… Он же извиняться пришёл так. Ухаживает за тобой, понимаешь?
— Маш, — качаю головой, — я тебя не понимаю сейчас. Ну, допустим, ухаживает. И что? По-твоему, раз ухаживает, то я должна падать перед ним ниц и в рот ему смотреть? Он — наглое хамло, которую пользуется тем, что его все боятся. Замашки такие, что я бы на месте Михалыча за шкирку его отсюда выкинула. Ну… — вздохнув, поправляюсь, — не на месте Михалыча, конечно.
Смеёмся.
— Да уж, — вытирает пальцами слёзы Машка, — Михалыч его за шкирку никак не поднимет. Ладно, как знаешь, Олесь. Можно только тебя об одной вещи попросить?
— Можно конечно, чего ты?
Машка снова кивает на цветы.
— Жалко их. Завянут же. Розы-то тут ни при чём. Давай их и правда в вазу поставим. Поможешь?
Оглядываюсь на лежащий на тумбочке огромный букет.
— Так ваза нужна.
— А я найду! — поспешно отвечает Машка. — Я сейчас в бухгалтерию сбегаю, и если там хоть кто-нибудь есть, то вернусь с вазой. Я, пока мы про конфеты разговаривали, вспомнила, что у них большая стеклянная ваза есть. Ольге Николаевне подарили на день рождения. Цветов было полно. И она оставила вазу там. Ну, насколько я помню, по крайней мере.
— Да они ушли уже все.
— Не, — мотает головой Машка, — вряд ли. Сейчас же только половина восьмого. А у них — бухгалтерский баланс. Ты пока ленточку разрежь, а я за вазой сгоняю.
Закатив глаза, вздыхаю.
— А этот… Лев… не придёт больше?
— Думаю, сегодня уже нет, — хмурится Машка. — Ты ж ему сказала, что рабочий день закончился. Ну так что, поможешь?
— Ладно, — говорю я. — Только быстро, хорошо?
— Я мигом! — улыбается Машка.
И действительно возвращается она быстро. Уже через несколько минут входит с большой квадратной вазой, наполовину наполненной водой. Держит её обеими руками и улыбается.
— Нашла, — довольно произносит она.
Улыбаюсь в ответ.
Она подходит к моему столу и аккуратно ставит вазу на пол.
— Интересно, сколько здесь роз… — смотрит на меня. — Как думаешь?
— Не знаю, Маш, — взяв сумочку, говорю я. — Я пойду.
— Так ты мне что, помогать не будешь? Им же надо кончики стеблей отстричь. Олесь, ну помоги мне.
Вздохнув, кладу на стол сумку и достаю из ящика большие ножницы.
— А я сейчас свои возьму! — весело восклицает Машка и бежит к своему столу. Взяв другие ножницы, возвращается.
Оторопело смотрит на меня. Потому что я, взяв вазу, проношу её к Машкиному столу, и ставлю на пол рядом с ним.
— Пускай у тебя будут.