С криком радости, таким пронзительным, что он походил на вопль, Сибилла упала в кресло.
Огромная рука Буллита легко коснулась бледного, без единой кровинки, лица.
— Ты же видишь, дорогая, — сказал он, — все в порядке.
— Да, да, — шептала Сибилла, но глаза ее были мертвенно пусты.
Она посмотрела на стол: вышитые скатерочки, салфетки с кружевами, старинный фарфоровый сервиз, серебряный чайник, и вода в нем еще кипит. И силы вернулись к ней.
— Будь добр, Джон, — сказала Сибилла. — Сходи за Патрицией. Малышке надо выпить чаю.
XII
Когда мы остались с Сибиллой одни, она попыталась вновь вернуться к своей великосветской роли. Но потрясение было слишком велико.
— Я уже сама не знаю, что делаю, — сказала она, устало покачивая головой. — Джон всегда прав. Но я больше не могу. Нервы не выдерживают. Мы слишком долго живем вот так.
Неизвестно почему, ей показалось, что я хочу ее прервать, и она нетерпеливо взмахнула рукой.
— Понимаю, понимаю, — сказала Сибилла. — Вам кажется, все здесь так восхитительно. Естественно… на несколько дней… для любителя, путешественника. Но попробуйте жить здесь изо дня в день, и вы увидите. Я тоже первое время повсюду следовала за Джоном и повсюду находила красоту, очарование, приключения, поэзию… А потом, постепенно, пришло это…
Молодой хозяйке не было нужды называть то чувство, на которое она намекала. Достаточно было взглянуть на ее лицо. Это был ужас.
Монотонным, однозвучным голосом она мне рассказывала эпизод за эпизодом, описывая каждый этап.
Один раз, после сезона дождей, «лендровер» Буллита увяз в грязи, и им пришлось провести всю ночь посреди диких джунглей. В другой раз, когда они остановились, на машину из густых зарослей ринулся носорог. Их спасла от смерти только поразительная быстрота реакции Буллита и его мастерство водителя. А еще был случай, когда они спали в прицепном домике, потому что вначале этот домик был их единственным жилищем, и мимо них среди ночи прошел слон, так близко, что она слышала каждый его шаг и его дыхание.
— Если бы ему только вздумалось, — сказала Сибилла, — он опрокинул бы нас и растоптал. Ни мужества Джона, ни его сила не спасли бы. А ведь с нами была уже Патриция, совсем крошка. И тогда я познала истинный страх. Леденящий до мозга костей, до глубины души. И этот страх уже не уходит. Все время растет и растет. Он меня пожирает…
По ночам, не в силах заснуть, Сибилла с ужасом вслушивается в голоса и шорохи зарослей.
Днем, когда Джон разъезжал по заповеднику, заботясь лишь о благополучии своих животных, — тут в голосе Сибиллы послышалась ненависть, — она оставалась одна со слугами.
— Я не могу больше выносить их раскатистый смех! — простонала она. — Их слишком белые зубы, их рассказы о приведениях, о людях-пантерах, о колдунах! А главное — их привычку появляться всегда внезапно и бесшумно, как призраки!
Целый день я стремился вновь увидеть эту девочку с таким нетерпением и волнением, что сам себе казался смешным. И вот она передо мной, и я не находил в ней ничего, что могло бы пробудить во мне эти чувства. Да и что общего было между тем предутренним видением рядом с дикими животными и этой примерной девочкой, которую Буллит держал за руку?
На Патриции было холщовое ярко-синее платьице чуть ниже колен, с нелепым белым воротничком и манжетами. На ногах — белые носочки и лаковые туфельки. И все поведение Патриции соответствовало этому наряду: она была скромна и сдержанна, держалась прямо, вытягивая шею из белого воротничка, и даже прилизанные волосы спускались ровной челкой на лоб. Она сделала легкий реверанс, поцеловала мать и села на предназначенное ей место. Я узнал только ее прежние руки, когда она положила их на скатерть, загорелые, исцарапанные, с обломанными ногтями.
Патриция окинула взглядом стол с пирожными и конфетами и сказала серьезно-одобрительно:
— О, у нас в самом деле праздник?
Она сама налила себе чашку чаю и взяла кекс и кусочек апельсинового мармелада. Манеры ее были безупречны, но она упорно не поднимала глаз.
— Наконец-то вы видите нашу мадемуазель, сможете описать ее Лиз, — сказала мне Сибилла.
Я почувствовал, что она гордится дочерью и постепенно приходит в себя. Сибилла весело обратилась к Патриции:
— Ты знаешь, наш гость — друг Лиз Дарбуа!
Патриция промолчала.
— Я тебе часто рассказывала о Лиз, ты помнишь? — настаивала Сибилла.