— Благодарю вас от их имени, — сказала Патриция.
И в этот момент я осознал, что мне совершенно безразличны чувства Буллита и его жены. Я спросил:
— Ну а ты, Патриция? Ты рада, что я задержусь здесь еще на несколько дней?
Выражение лица девочки едва заметно изменилось. Но эта перемена совершенно преобразила ее, маленькое загорелое лицо стало совсем другим. Оно осталось серьезным. Однако это уже не была серьезность благовоспитанной девочки, хорошо выучившей свой урок. Это была внимательная, тонкая и чуткая серьезность ребенка, который застал меня врасплох у водопоя Килиманджаро. И неизвестно почему ко мне вернулись надежда и радость.
— Я хотела бы знать, почему вы остались, — сказала Патриция вполголоса.
И вдруг то, в чем я не решался признаться себе самому, показалось мне простым и естественным.
— Из-за Кинга, — сказал я. — Из-за твоего льва.
Патриция несколько раз энергично, быстро кивнула, отчего маленький Николас беспокойно заерзал у нее на плече, и сказала:
— Да, да. Ни отец, ни мама не подумали о Кинге. Но я-то знала…
Я спросил:
— Значит, мы снова друзья?
— Вы остались ради Кинга, ради льва. Вот пусть он вам и ответит, — серьезно сказала Патриция.
И тут мы услышали странный звук, наполовину вздох, наполовину всхлип. Мой шофер никак не мог перевести дыхание. Лицо его было пепельно-серым.
— Зачем тебе понадобился Бого? — спросил я Патрицию.
— Я скажу потом. Сейчас еще не время, — ответила она.
Мной овладело мучительное нетерпение. Мне показалось, что в словах Патриции таилось какое-то обещание, она что-то решила. Ведь не для того же пришла она ко мне, чтобы только передать слова родителей. Это лишь предлог, за которым кроется более важная тайная цель. Я на мгновение закрыл глаза, чтобы избавиться от внезапного головокружения. Неужели девочка решилась на то, о чем я боялся даже мечтать?
Я постарался взять себя в руки. Опять эти глупые ребяческие сны! Остается только ждать, когда придет час, час Патриции. Но я чувствовал, что не могу больше сидеть в стенах этой хижины.
— Пойдем на веранду, — сказал я Патриции. И добавил, обращаясь к Бого: — Принеси мне виски!
— А нет ли у вас лимонада? — спросила Патриция с загоревшимися глазами.
Мы с Бого переглянулись. Вид у нас обоих, вероятно, был преглупый.
— Может быть, мадемуазель любит содовую? — робко спросил мой шофер.
— Если вы дадите мне лимон и сахару, — ответила Патриция, — я сделаю лимонад сама.
Она тщательно перемешала свой напиток, поглядывая на большую поляну и гигантскую гору, которую солнце в этот час лишило теней и красок.
— Ты уже была там, среди животных? — спросил я.
— Нет, — ответила Патриция. — Я завтракала с мамой. А потом мы все утро вместе делали уроки.
Патриция подула на свой лимонад, любуясь пузырьками газа, и добавила вполголоса:
— Бедная мамочка, она так счастлива, когда я сажусь за учебники! Забывает обо всем остальном. А после вчерашнего я просто должна была ей помочь.
Девочка снова принялась дуть в стакан, но уже совершенно машинально. Ее черты выражали всепонимание и глубокую боль взрослого человека. Жизнь Патриции была, видимо, куда труднее и сложнее, чем я думал. Она любила мать и знала, что заставляет ее мучиться, но ничего не могла поделать, иначе она перестала бы быть сама собой.
Патриция обмакнула в свое питье палец с обломанным ногтем, отхлебнула немного и добавила сахару.
— Мама у меня очень ученая, — снова заговорила девочка с гордостью. — Историю, географию, арифметику, грамматику, — все-все знает. И я, если только хочу, заучиваю все быстро.
Она перешла на тот доверительный, почти беззвучный тон, каким говорила со мной при первой нашей встрече у водопоя — чтобы не тревожить животных:
— Знаете, в пансионе, в Найроби, я была впереди всех других, я это сразу увидела. Я могла бы перескочить через класс, а может, и через два. Но я притворялась дурочкой, чтобы меня поскорее отослали обратно. Иначе я бы там умерла!
Патриция жадным взглядом окинула большую поляну, лужи воды, мерцавшие среди трав, и густые массивы деревьев, словно хотела проникнуть в их таинственную глубину. Потом, в несколько глотков, допила лимонад и воскликнула:
— Зовите вашего шофера! Пора!
Она сняла с плеча обезьянку и посадила ее на спину Цимбеллины.
— Уходите-ка отсюда, вы оба! — сказала она. — Домой!
Маленькая газель с Николасом на спине, аккуратно переставляя копытца, величиной с наперсток, спустилась с веранды и затрусила к бунгало Буллитов.