Колонна масаев занимала всю ширину дороги. Им было бы нетрудно отогнать свое стадо к обочинам, чтобы пропустить нашу машину. Но они об этом даже не подумали. Бого пришлось свернуть на целину и продираться сквозь заросли, чтобы обогнуть кочевников. Во главе их шествовали молодые воины, три морана в своих касках из волос и красной глины. Самый высокий, самый красивый и самый дерзкий из троих был Ориунга.
Я высунулся в окошко и крикнул:
— Квахери!
Дети и несколько женщин, которые шли за моранами, весело ответили на мое приветствие. Ориунга даже не повернул головы.
Я возился в своей хижине один до глубокой ночи. Опустошил все свои чемоданы, разложил их содержимое, расставил по местам книги, продукты. Потому что не знал, на сколько дней еще продлится мое пребывание в заповеднике. Ибо это зависело от Кинга. Может, мне удастся выторговать у судьбы еще один-два дня, подобных нынешнему?
Когда пришло время отправиться на обед в бунгало Буллитов, я заколебался. Меня страшило, что я найду там вчерашнюю атмосферу: манерность, наигранную веселость, нервное напряжение.
Однако с первых же мгновений я убедился, что опасения мои были напрасны. Разумеется, Сибилла оделась, как для бала, Буллит пригладил свою шевелюру, а Патриция появилась в ярко-синем платьице и лаковых туфельках, и столовая была освещена свечами. Но все эти детали, придававшие вчера нашей встрече искусственность и болезненную атмосферу, в этот вечер приобрели какую-то необъяснимую прелесть, легкость и семейное очарование.
Сибилла старалась ни словом, ни жестом не напоминать о вчерашнем истеричном приступе, с которым не сумела справиться. Судя по тому, как естественно она держалась, эта сцена полностью изгладилась из ее памяти. И одновременно казалось, что светские условности были для нее важны только в первый раз, а теперь она предпочитала более живой и непринужденный тон беседы. И сразу же дала понять, что относится ко мне как к другу.
Буллит с искренней радостью поблагодарил меня за принесенную бутылку виски.
— У меня как раз запас истощился, — сказал он мне на ухо. — Спасибо, старина. Между нами, похоже, я в этом деле начал выходить из нормы.
Что до Патриции, то эта смиренная и очень нежная девочка ничем не походила на взъерошенного разъяренного бесенка, который под деревом с длинными ветвями заставлял выполнять все свои капризы огромного льва Килиманджаро.
Я запретил себе думать о нем. Я боялся, что в своей одержимости могу вдруг произнести имя Кинга. Потому что слишком хорошо помнил, как оно действует на Сибиллу.
Однако едва мы уселись за стол, сама хозяйка затронула эту тему.
— Я узнала, — сказала она, улыбаясь, — что Патриция удостоила вас сегодня чести показать вам наш заповедник и познакомить со своим лучшим другом.
Такой внезапный поворот настолько меня поразил, что я не мог и подумать, что речь зашла о Кинге.
— Вы имеете в виду… — пробормотал я, оставив из осторожности вопрос неоконченным.
— Ну конечно, Кинга! — весело воскликнула Сибилла. И добавила с едва уловимой и очень нежной усмешкой, обращенной к дочери: — И, надеюсь, вы нашли его прекрасным, умным и великолепным?
— В жизни я не видел ничего удивительнее, — ответил я. — И как он слушается вашу дочь!
Глаза Сибиллы сохраняли свой умиротворенный свет.
— Сегодня Патриция вернулась рано, — сказала она. — И мы смогли продолжить утренние уроки.
— Я обещаю, обещаю тебе, мама, — с жаром воскликнула Патриция. — Когда-нибудь я буду такая ученая, как ты! И научусь одеваться, как твоя подруга Лиз.
Сибилла тихо склонила голову.
— Это не так-то просто, дорогая, — сказала она.
Патриция чуть-чуть прищурилась, и ресницы ее сошлись, так что невозможно стало понять выражение ее глаз.
— Я уже давно не видела твоих фотографий с Лиз в пансионе, — сказала Патриция. — Мама, может быть, ты нам покажешь их после обеда?
— Молодец, Пат! — воскликнул Буллит. — Видишь, как маме приятно?
Обычно бледные щеки Сибиллы и вправду зарозовели. Она сказала мне:
— Я буду рада показать эта старые снимки, даже если вам придется немного поскучать. Но за это вы получите вознаграждение. У Джона целая коллекция снимков Кинга с самого раннего возраста.
До этого момента Сибилла и ее дочь не обменялись ни единым словом, ни одним взглядом. Наверное, они сами понимали, что в течение целого дня между ними шел тайный и тонкий торг, который наконец закончился инстинктивным компромиссом, счастливым примирением.