— За несколько часов солнце все высушит и сделает прочным, — сказала Патриция. — Ну разве это не чудо?
Хотя с утра еще было довольно свежо, большие мухи уже начали слетаться жадными жужжащими роями.
— Поехали, смотреть больше нечего, — сказал я Патриции.
— Еще немножко, прошу вас! — взмолилась она. — Это так интересно.
Девочки-масайки окружили ее со всех сторон, смеясь и болтая. Вскоре она прибежала ко мне.
— Слушайте, слушайте, они думают, что мы женаты!
— Кто это «мы»?
— Ну, вы и я, — сказала Патриция.
И сделав паузу, чтобы насладиться моим удивлением, объяснила:
— Эти девочки не старше меня, но уже замужем. Так принято у масаев. И другие ждут, когда молодые воины племени пройдут испытания и смогут на них жениться.
— Кстати, где сами мораны?
— Там, — сказала Патриция.
Она подвела меня к другому краю площадки, противоположному тому склону, по которому мы пришли. Там у подножия холма и скрытое за ним теснилось стадо в квадратном загоне из колючих веток. Среди коров сверкали под лучами восходящего солнца три копья и три медные шевелюры.
— Спустимся! — предложила Патриция.
Мораны сгоняли стадо к откидному плетню из колючих ветвей, закрывавшему вход в загон. Патриция, замерев, смотрела на молодых людей. Они не удостаивали ее даже взглядом. В глазах у девочки было почти такое же выражение, — серьезное и далекое, — как тогда, на рассвете у водопоя.
— В старые времена, — заговорила Патриция тихим и как-то сразу охрипшим голосом, — прежде чем стать настоящим мужчиной и получить право на жену, моран должен был убить льва. И не издалека, не из большого ружья. А своим копьем и кинжалом.
Стадо собралось перед выходом из ограды. Но молодые воины пока не открывали плетеный заслон. Каждый выбрал себе корову и каждый острым концом копья сделал на шее животного тонкий надрез. И каждый приник губами к свежей ране, медленно глотая горячую кровь. Потом они положили на надрезы ладони, подождали, пока ранки затянутся. Коровы не издали ни звука.
— Вот и вся их пища, — сказала Патриция. — Вечером — молоко. Утром — кровь.
Плетеные ворота из колючек наконец распахнулись. Стадо двинулось на пастбище. Вел его Ориунга. Проходя мимо нас, он слизнул с губы капельку крови и лениво смерил Патрицию презрительным обжигающим взглядом. А потом удалился, великолепный, как полубог, — он, которому единственной пищей служили кровь и молоко, а кровом — навоз исхудалых коров.
VI
Патриция молчала.
— Пойдем к машине? — предложил я.
— Если хотите, — ответила она.
Мы обогнули холм. На его верхней площадке заканчивалось сооружение манийятты. Если бы я не видел, как ее строили, я бы, наверное, ее совсем не заметил. Барьер из колючих ветвей сливался с пучками травы и кустами на склонах маленькой возвышенности. Да и сама манийятта почти не возвышалась над этой усеянной шипами живой изгородью. Под солнцем она уже приобрела цвет запекшейся земли, и теперь эту коричневатую свернувшуюся в кольцо гусеницу можно было принять за капризный изгиб зарослей.
Я вспомнил, что уже не раз замечал на возвышениях, которые горбами усеивали саванну, подобные стены, рассыпавшиеся в прах. Но я не подозревал об их происхождении.
Теперь, когда мухи не осаждали меня, а зловоние вокруг рассеялось, я начал лучше понимать восхищение Патриции перед этими плетеными стенами и арками, по которым стекал, застывая, коровий навоз. Какая изобретательность! Ведь все — из ничего! И как мудро защищали эти жилища масаев от того, что их страшило больше всего на свете: от оседлости, привязанности, силы привычки. Манийятта, недолговечное убежище, непрочный кров, которое так легко выстроить и так легко покинуть и от которого вскоре не останется следов, — для вечных странников не может быть лучшего жилища!
Кихоро, привалившись к машине спиной и держа ружье в руках, пристально смотрел на манийятту. Патриция ни разу не обратилась к нему и, казалось, вовсе его не замечала.
Когда мы все заняли места в машине, Бого, ожидая дальнейших приказаний, повернулся к Патриции, а не ко мне. Но она этого не заметила или не захотела заметить. Тогда Бого по собственному почину двинулся в обратном направлении по той же самой дороге, по которой мы приехали.