— Я все хочу понять, чем вы вообще занимаетесь?
— Путешествую, смотрю, — ответил я. — Это очень интересно…
— Ну, конечно! — согласилась Патриция. — Но неужели это — все?
— Нет… Потом пишу.
— О чем?
— О том, что видел во время таких путешествий.
— Для чего?
— Для людей, которые не могут путешествовать.
— Понимаю, — сказала Патриция.
Между ее бровями залегла морщинка.
Девочка кивнула в сторону животных.
— О них вы тоже напишете?
— Не думаю, — сказал я.
— Да, не надо, — сказала девочка. — Вы все равно не сумеете.
— Я это и сам понял.
— Почему?
— Благодаря тебе.
Патриция дружески рассмеялась и взяла меня за руку.
— Надо вам приезжать сюда почаще, много раз, и тогда, быть может…
Она снова рассмеялась и сказала:
— Пора! Пойду поговорю со своими друзьями. Подождите меня здесь.
Тонкий, хрупкий силуэт заскользил между травами, кустами и большими лужами: она шла к зверям Килиманджаро, чтобы нашептывать им магические слова.
Я оперся о ствол дерева и устремил взгляд к вершине горы и ее снегам, окрашенным в цвете гари.
Несколько мгновений пролетели, как в полузабытьи, затем я вернулся на землю, чтобы отыскать здесь Патрицию. Я сразу заметил ее. Она еще не дошла до скопления животных. И тут я чуть не закричал от ужаса: по пятам за девочкой быстро двигалась среди травы тонкая, черная тень с треугольной, сверкающей на солнце головой. Оберегают ли Патрицию ее чары от змей? И сумеет ли Кихоро, будь он даже лучшим в мире стрелком, попасть в эту извивающуюся, неверную цель? Я уже готов был поддаться панике и позвать одноглазого следопыта, броситься вслед за Патрицией, — не знаю, что бы я сделал… Но девочка остановилась около газели, и черная тень медленно поднялась из травы. Она превратилась в тело человека, нагого и прекрасного, с копьем и похожей на шлем шевелюрой цвета меди и глины.
Я закричал:
— Патриция, берегись! Ориунга!
Наверное, голос мне отказал. А может быть, ветер отнес мои слова. Во всяком случае, девочка их не услышала. Я только вспугнул стайку антилоп и обратил в бегство зебр, которые паслись поблизости. И все равно было уже поздно. Морам приблизился к Патриции.
Я затаил дыхание. Но ничего не произошло. Просто девочка и Ориунга пошли дальше вместе. Ориунга тоже привык к диким животным и, возможно, тоже знал магические слова.
Солнце стояло уже высоко, и было гораздо жарче, когда Патриция возвратилась одна. Она спросила меня со смехом:
— Вы видели морана?
— Да. — В горле у меня пересохло. — И что?
— Он сторожил всю ночь около нашего бунгало, ждал, когда я выйду, — сказала Патриция.
— Для чего?
— Чтобы проследить за мной и поговорить.
— Что ему нужно?
— Очень хотел узнать, кто я — дочь большого льва или колдунья, — снова рассмеявшись, ответила Патриция.
— И что ты ему ответила?
— Сказала: сам догадайся!
Она подмигнула мне и добавила:
— Вы же знаете, что он прятался вчера возле логова Кинга и видел всю эту ссору с львицами?
— Да, верно.
— Что же вы не предупредили?
Я не ответил. Патриция подмигнула мне другим глазом.
— О, я знаю! Вы боялись за меня. И напрасно. Он ничего не может. Я не из его племени.
Она согнулась вдвое от приступа смеха, который было особенно трудно удержать, чтобы не испугать животных. Когда Патриция наконец отдышалась, она сказала:
— Знаете, он просил меня стать его женой.
— Ну и что?
— Я сказала ему, пусть спросит у Кинга.
У меня в голове не укладывалось, я отказывался понимать, к чему могут привести эти слова, и я сказал:
— Не понимаю.
— А ведь это просто, — объяснила девочка. — Я рассказала морану, где мы встречаемся с Кингом каждый день. Я сказала, что он не осмелится прийти туда без оружия. — Патриция важно вскинула головой. — Кинг ненавидит африканцев с копьями. Наверное, он знает, что его родителей убили такие же люди.
— Но ты же сама говорила, что масаи горды до безумия! — вскричал я.
— Ну и что? — спросила девочка с превосходно разыгранной наивностью.
— Теперь Ориунга не может не прийти.
— Вы так думаете? — спросила Патриция.
Голос ее был таким же наивным, но теперь она подмигнула обоими глазами почти одновременно.
Ориунга пришел.
Едва мы расположились в тени развесистого дерева, — теперь Кинг считал меня старым приятелем, — как моран вышел из зарослей, где наверняка сидел уже не один час, и направился к нам. На нем не было ничего, кроме куска серой ткани, переброшенной через плечо, которая на каждом шагу открывала все его тело.