Огромный лев глухо заворчал. Его желтые глаза враждебно уставились на морана. Ему не нравился этот незнакомец с красной шевелюрой, который дерзко приближался к нам и с вызовом смотрел ему в глаза.
Кинг повернул голову к Патриции, спрашивая совета.
— Сиди, — сказала ему девочка.
Ориунга вошел в тень, прошел мимо льва, едва не задев его морду краем своей развевающейся накидки, и уселся, опершись спиной о ствол дерева.
Патриция встала, и Кинг тоже поднялся. Но девочка держала руку на его могучем затылке, и лев медленно позволил подвести себя к морану. Патриция и Кинг остановились от него в трех шагах.
Моран смотрел на них, сохраняя полную неподвижность, гордо выпрямив шею и вскинув голову в каске обмазанных глиной волос. Пасть Кинга открылась. Сверкнули клыки. Выпустив когти, он взрыл передней лапой землю. Ориунга презрительно улыбнулся.
Тогда Патриция, точно так же, как она это сделала со мной, спустила на него льва и в последний миг удержала, еще раз спустила и опять удержала. Но сегодня лев с рычанием бросался на морана не только ради прихоти маленькой девочки. У него были с ним свои счеты. Он инстинктивно ненавидел Ориунгу. Казалось, он чуял в этом человеке, прислонившемся к дереву, всю его расу, которая с незапамятных времен вела с львами беспощадную войну. И Патриции приходилось употреблять всю свою власть, чтобы утихомирить ярость Кинга.
Во время этих наскоков, когда пасть Кинга оказывалась в сантиметре от обнаженного горла морана и он чувствовал на себе жаркое львиное дыхание, ни один мускул ни разу не дрогнул на его теле атлета, его высокомерное лицо оставалось неподвижным.
Считал ли Ориунга, что власть его охраняется белой девочкой? Или это была безумная гордыня? Или гордость безупречного мужества? Или, может быть, что-то превыше гордости и мужества — слепая вера в предания племени, вера во всемогущество бесчисленных теней всех моранов, которые с незапамятных времен поражали львов или становились их жертвами?
Я не мог оторвать от Ориунги глаз, и мне было страшно. Но не за него. После всего, что я видел, я уверовал, что с дикими животными Патриция может делать все, — ей все дозволено. Но ей было мало зверей для своих игр, — теперь я это видел. Она хотела вовлечь в них людей, чтобы испытать свою власть над ними, забывая, что люди и звери живут по разным законам.
Внезапно Ориунга поднял правую руку и сурово заговорил:
— Он хочет уйти, — сказала Патриция. — Потому что он не желает быть игрушкой — даже для льва.
Ориунга прошел мимо рычащего Кинга, которого Патриция удерживала изо всех сил за вздыбленную гриву, и удалился своим небрежным окрыленным шагом. Перед тем, как выйти из тени длинных ветвей, он обернулся и снова заговорил.
— В следующий раз он придет со своим копьем, — сказала Патриция.
Моран давно уже исчез в зарослях, но огромный лев все еще дрожал от ярости. Патриция устроилась между его лап, прильнула к его груди. Только тогда он успокоился.
XI
В тот день около трех часов ко мне в хижину неожиданно пришла Сибилла. Правда, она обещала зайти ко мне для особого разговора, когда нам никто не помешает. Но я все же думал, что она предупредит меня заранее. Однако меня больше удивило поведение молодой женщины, чем это отступление от правил приличия. Она была весела, спокойна и без своих ужасных черных очков.
Я извинился, что сразу не могу угостить ее чаем. Сам я пил чай только по утрам, и то из термоса.
— Но я сейчас позову боя или Бого, и нам приготовят, — сказал я Сибилле.
Она остановила меня:
— Вы ведь предпочитаете в это время виски, не правда ли? Так мне, по правде говоря, сейчас тоже лучше подайте стаканчик джина с лимоном.
У меня сохранился приличный запас напитков и всего, что к ним полагалось. Я расставил бутылки на столе веранды и наполнил бокалы.
— Право, мне совестно, что я заставила вас соблюдать скучнейший этикет в тот первый вечер у нас в доме, — сказала Сибилла. — И все из-за того, что мне захотелось показать вам наши сервизы и серебро.
Она улыбнулась слегка иронично и грустно и добавила:
— Порою цепляешься за всякие пустяки…
Я не смел взглянуть Сибилле в лицо. Я боялся: вдруг она поймет, как мне трудно поверить в ее искренность и здравый смысл.
Она пригубила из своего бокала и продолжала вполголоса:
— Хорошо порой немного выпить. Слишком хорошо. И слишком просто… стоит только посмотреть на жен некоторых колонистов здесь и в Найроби. У меня нервы и так уже сдают.