Мужчины и женщины, сидящие вдоль стенок манийятты, подхватывали и умножали эти хриплые возгласы, и, хотя они не двигались с места, шеи у них тоже начинали оживать, вздрагивая, изгибаясь и раскачиваясь.
Воины вдруг подпрыгнули все разом, вздымая кинжалы и копья, потрясая щитами. Металл оружия зазвенел, ударяясь о толстые шкуры.
Я склонился к Буллиту, сидевшему передо мной, и спросил:
— Наверное, они представляют конец охоты? Смерть льва?
— Да, — ответил Буллит, не оборачиваясь.
Тут я заметил, что мускулы на его массивном затылке подрагивают. Я чувствовал, что у меня тоже судорожно сводит шею. Лихорадочное возбуждение масаев передавалось даже нам.
Взгляд мой упал на Патрицию. Прямо и напряженно сидела она на сдвинутых коленях. Лицо ее было спокойным и гладким, но губы очень быстро шевелились. Она беззвучно шептала слова, которые выкрикивали воины и повторяло все племя.
Только Сибилла, скрывшись за темными стеклами своих очков, не поддавалась зловещей магии этого сумасшествия. Правда, щеки молодой женщины запали и углы рта дергались, но это мне было уже знакомо. То были симптомы старой болезни, которая в последние дни, казалось, отступила. Я вспомнил все, что она мне говорила на веранде, подумал о ее ясном здоровом разуме. На миг мне захотелось напомнить ей ее же слова, чтобы она справилась со своими нервами. Но как ей было сейчас это сказать и как могла она услышать?
Хоровод все убыстрял свой беспорядочный рваный бег: в хриплом дыхании и глухом реве уже не оставалось ничего человеческого. Мокрые от пота груди и ребра судорожно вздымались. Копья, Кинжалы звенели о щиты. Шеи воинов походили на черных ящериц, охваченных спазмами бешенства.
Внезапно две, три, десять девочек разом сорвались со своих мест и образовали хоровод вокруг воинов, впавших в неистовство. И каждая, сотрясаясь всем телом от затылка до пальцев ног, повторяла судорожные движения воинов. Хрупкие суставы, узкие бедра, костлявые плечи вздрагивали, выворачивались, подскакивали, вторя мучительному дикому танцу молодых мужчин. Только на открытых в крике ртах девочек уже выступала пена, а глаза их были закрыты.
Ногти впились в мою ладонь, ногти Сибиллы. Она стояла. Слова бессвязно срывались с ее губ:
— Я думала, что справлюсь… Но нет… Это слишком… Эти маленькие… уже жены этих буйнопомешанных!.. — И она почти закричала: — Спросите, спросите у Джона!
— Это правда, — сказал Буллит, не оборачиваясь. — Но по-настоящему женаты только те, кто прошел испытание. У остальных наложницы.
Послышался голос Патриции — резкий, хриплый, неузнаваемый:
— Умоляю вас, замолчите! Сейчас самое главное. Мораны вернулись в манийятту с останками льва.
Две параллельные вереницы танцоров разворачивались и сворачивались.
— Посмотрите на малышку, — шепнула Сибилла. — Это ужасно!
Патриция по-прежнему стояла на коленях, но ее бедра, плечи и шея, — особенно шея, такая чистая и нежная, — начинали вздрагивать, изгибаться, выворачиваться!
— Джон! Джон! — звала Сибилла.
Буллит не ответил, потому что в это мгновение Ориунга, увлекая всех за собой, остановился перед ним и что-то закричал, потрясая копьем.
Я невольно повернулся к рейнджерам. Они опирались на свои ружья и хохотали.
Буллит вопросительно взглянул на Ваинану, который стоял рядом. Новый вождь племени повторил слова морана на суахили. Он говорил медленно и старательно. Сибилла поняла его слова.
— Джон! — крикнула она. — Он просит Патрицию себе в жены!
Буллит не спеша поднялся. Он обнял Сибиллу за плечи и очень тихо, ласково сказал:
— Не пугайся, дорогая. Это вовсе не оскорбительно. Наоборот, большая честь. Ориунга у них самый красивый моран.
— И что ты ему ответишь? — спросила Сибилла, с трудом шевеля побелевшими губами.
— Что он еще не мужчина, а потом видно будет. А поскольку они уйдут из заповедника в конце недели…
Он повернулся к Ваинане, заговорил с ним на суахили, и тот перевел его слова Ориунге.
Сибиллу трясло, несмотря на удушающую жару.
Она сказала Патриции прерывающимся, почти истерическим голосом:
— Поднимись же, встань! Не стой перед ним на коленях…
Патриция повиновалась. Черты ее лица были безмятежны, но глаза настороже. Она ждала чего-то еще.