Буллит бросился к этой группе. Я перехватил его на полпути, бессмысленно крича:
— Но как?.. Каким образом?
Буллит ответил, сам толком не понимая, что он говорит:
— Я еще с вечера приказал следить за масаем. Мой рейнджер шел за ним. Он увидел вашу машину и взял ее. Я подоспел вовремя. К счастью…
Только тогда Буллит осознал, что же он говорит! Я увидел это, потому что ружье выпало из его рук. Жалкая гримаса слабоумного, гримаса идиота исказила его лицо, а он все повторял:
— К счастью… К счастью…
Затем лицо его снова стало осмысленным. Он прошептал:
— Пат, малышка моя…
Но Патриция смотрела на Кинга.
Лев лежал на боку с открытыми глазами, зарывшись мордой в траву. Он словно ждал, чтобы Патриция еще раз прилегла с ним рядом. И Патриция, которая еще не поняла, что даже самые прекрасные игры приходят к концу и самое дорогое существо когда-нибудь умирает, наклонилась к Кингу и попыталась поднять его царственную лапу. Но она была безмерно тяжела. Патриция выпустила ее, и лапа упала на землю. Тогда она протянула руку к золотому глазу, к тому, более узкому, который обычно словно смеялся и подмигивал. Но сейчас выражение его глаз не имело ни смысла, ни названия.
Патриция прижала ладони к вискам, как это делала ее мать.
— Кинг! — закричала она невыносимым голосом. — Кинг, проснись!
Стеклянистая пленка уже начинала затягивать глаза льва. И мухи уже роились на густеющей крови, которая сочилась из проделанных пулями черных отверстий.
Буллит протянул свою большую руку к волосам Патриции. Она увернулась одним прыжком. Лицо ее выражало ненависть и ужас.
— Не прикасайся ко мне больше никогда! — крикнула она. — Это ты… это ты…
Глаза ее снова устремились на недвижимого Кинга, но она тотчас отвела взгляд. И опять закричала:
— Он тебя любил! Так хорошо играл с тобой совсем недавно, там, в саванне!
Голос Патриции вдруг пресекся. С какой гордостью говорила она в тот день, что Буллит и Кинг похожи на двух львов. И оба тогда принадлежали ей. Теперь она потеряла и того и другого. Мучительные, трудные слезы наполнили глаза Патриции. Но она не умела плакать. Слезы сразу иссякли. Лихорадочные, сверкающие, как от сильного жара, глаза Патриции молили о помощи. Буллит сделал шаг к своей дочери.
Патриция метнулась от него к Кихоро и обняла сломанное, искривленное тело. Старый черный охотник склонил над ней все шрамы своего лица.
Буллит видел это. На его лице отразилось такое унижение, такое отчаяние, что я испугался за его рассудок.
— Пат, — пробормотал он. — Пат, малышка, я тебе обещаю, клянусь: Кихоро найдет тебе еще львенка. Мы возьмем маленького Кинга.
— Да, и я его выращу, и он тоже будет моим другом, и ты его тоже застрелишь, — сказала Патриция.
Она отчетливо, с рассчитанной жестокостью выговаривала каждое слово.
Хриплый стон послышался в этот миг из-под дерева с длинными ветвями. Он вырвался из растерзанной груди Ориунги. Буллит перевернул окровавленное тело. Моран открыл глаза, взглянул на поверженного льва, торжествующе усмехнулся и опять потерял сознание.
Я спросил Буллита:
— Что теперь с ним будет?
— Это уже забота его родичей, — проворчал Буллит. — Здесь или рядом с манийяттой он все равно умрет.
Патриция пристально посмотрела на Ориунгу, распростертого рядом со своим сломанным копьем и разбитым щитом.
— Он-то, по крайней мере, был храбрецом, — сказала девочка.
Внезапно она отстранилась от Кихоро и сделала шаг к Буллиту.
— А твое ружье? — спросила она. — Ты ведь обещал никогда не брать оружия!
— Это оружие Кихоро, — пробормотал Буллит.
Лихорадочные глаза Патриции стали огромными, а губы побелели.
— Значит, — сказала она глубоким, чуть слышным голосом, — значит, ты был уверен, что найдешь здесь Кихоро? Почему?
Буллит опустил голову. Рот его дрожал и кривился, он не мог произнести ни слова.
— Значит, ты все время заставлял его следить за мной? — снова заговорила Патриция.
Лоб Буллита склонился еще ниже.
— Он повиновался тебе тайком от меня, — добавила Патриция.
Она отвернулась от Буллита и Кихоро, как от бесплотных теней, и наклонилась над Кингом. Единственный чистый друг! Единственный, кто во всей своей силе и нежности ни разу ее не обидел, ни разу не обманул.
Но как мог он так сразу на ее глазах вдруг стать глухим и слепым, недвижным и безгласным? Он не имел права упрямиться, оставаться чудовищно равнодушным и безразличным, когда она из-за него невообразимо страдала.
Патриция судорожно вцепилась в гриву Кинга, чтобы встряхнуть его, заставить зарычать или засмеяться. Голова льва не шевельнулась. Зияющая пасть не дрогнула. Только рой крупных мух взлетел и закружился с жужжанием над уже почерневшей раной.