После моей женитьбы на Фане Исааковне, я нанял небольшую квартиру в Петербурге, на Торговой ул., поблизости от Мариинского театра и Большого театра, куда перешла из старого помещения Императорская СПБ-ая Консерватория. Шестов у нас прожил некоторое время. Мы жили дружно, спокойно, каждый отдаваясь своему любимому делу. Лев Шестов был рад избавиться от «проклятой лавки», я сочинял музыку, жена занималась хозяйством. Мы духовно общались с рядом молодых людей, литераторов, знаменитых юристов, вроде М. Ви-навера, сотрудника «Речи», талантливого Давида Левина. Но скоро эта идиллия кончилась, моя жена заболела, квартиру ликвидировали. Я, в поисках подходящего климата для жены, поселился в Париже, где я учился в Консерватории у Габриеля Форэ.
Если раньше Лев Шестов был хорошо известен в литературных кругах лишь родного Киева, то первые две книги стяжали ему известность в столицах. Он стал членом религиозно-философских обществ и выступал в Петербурге, Москве и Киеве. Одновременно «Мир Божий» и «Мир Искусства» предложили ему сотрудничество. Он остановился на втором, и в «Мире Искусства», который издавал Дягилев, частями была напечатана третья книга его «Достоевский и Ницше» с подзаголовком «Философия трагедии». В 1903 году она вышла отдельной книгой. Говорили и писали о ней мало. Заслуживает только быть отмеченной небольшая заметка Гершензона (в журнале «Научное слово»).
Привожу рассказ Шестова Фондану о том, как он начал сотрудничать в «Мире Искусства»: «Дягилев в то время, до своих оперных и балетных предприятий, издавал журнал «Мир Искусства». Он, прочитав моего Толстого, предлагал мне сотрудничать в журнале. В это время в моем портфеле уже находилась рукопись моей книги «Достоевский и Ницше» («Философия трагедии»), которую я и послал ему. Дягилев пришел в восторг. Я запросил у него 50 рублей аванса, которые он тут же мне выслал. Конечно, в то время я был богаче, чем сейчас, но все же деньги эти мне пригодились. Но он меня предупреждал, что вследствие печатания двух книг Мережковского [3], которые он также принял, моя появится не ранее января 1903 г., а мы переписывались в мае (1902 г.). Он кроме того просил меня, если возможно, дать отзыв о 1-ом томе Мережковского, уже появившемся. Я дал отзыв положительный, без указаний на недостатки. Надо оказать, что Мережковский читал моего «Толстого и Ницше» как раз в то время, когда он заканчивал свою первую книгу. Он был поражен моим: «Нужно искать Бога» и, делая сальто-мортале, пытался представить место Богу у себя. Это Бердяев, которому было тогда 27 лет, указал мне: «Он у тебя заимствовал Бога». Во второй книге Мережковского эта идея стала уже центральной. Он склонял слово Бог во всех падежах и временах. Он говорил о Боге, как Ницше говорил об Антихристе, громким голосом, с криками, гневом и т. д. Ницше был уже полубезумным, когда писал «Антихриста». Но и в безумном Ницше было еще что-то от Ницше. Но Мережковский не был Карузо. Это был только небольшой тенор.
Приехав в Москву, я нанес визит Дягилеву. Он принял меня весьма любезно и тут же вручил мне вторую книгу Мережковского, напечатанную в его журнале. Я откровенно высказываю свое мнение. Он был озадачен, но все же просил дать отзыв, что я и сделал. Мережковский, прочитав его, прилетел в редакцию и устроил там истерический скандал. Отзыв был напечатан в «Мире искусства» под заглавием «Власть идей» в 1902 г. (?).
До того я встретил Мережковского на одном вечере. Он просил меня зайти к нему Я пришел. «Сегодня вечером, сказал он, приемный день у Розанова. Хотите пойти со мною?». Я согласился. И вот мы у Розанова. Он меня представляет всем, но никто еще обо мне не слышал. Мережковский разгневался: «Как, вы не знаете лучшего из наших авторов, которые писали о Ницше!» и т д. и т д Это было после моего первого отзыва. Но после второго он долго на меня сердился. Я высказал слишком много правды Но ведь он сверх всего взвинтил меня своим «Богом».
Мой второй отзыв входит в русское издание моей книги «Апофеоз беспочвенности». Я исключил его во французском издании К чему? Ведь мы же оба писатели и оба в изгнании… Возможно, что мой отзыв мог бы ему здесь повредить…»
Небезынтересно будет заметить, что эта книга первоначально была задумана как одно целое, под заглавием «Тургенев и Чехов». Но Шестов почувствовал, что книга на лад не идет и что систематическое изложение мыслей его затрудняет. Для писания «Апофеоза беспочвенности» он перешел к афористической форме изложения, более для него подходящей.