Леонид смотрел мимо Агафона на скалу Акрокоринфа, высящуюся на заднем плане и несущую гордую ношу Акрополя. Который вскоре будет разграблен и разрушен?
Он произнес:
– Дела действительно плохи?
– Я считал их в течение трех дней, – ответил Агафон, – и сбился со счета. А они продолжали идти и идти, выпивая реки досуха и оставляя позади себя пустошь. Ночью костры в их лагере были столь же неисчислимы, как звезды на небе.
– Когда я был мальчиком, мне очень хотелось достать до звезд копьем, – сказал Леонид.
Его колесницу подогнали к лестнице. Леонид взошел на нее и сжал вожжи. Потом посмотрел через плечо и властно кивнул головой.
Агафон прыгнул в колесницу позади него. Царь щелкнул плетью, и колесница унеслась прочь в облаке пыли.
Вскоре Коринф остался позади, Леонид продолжал гнать лошадей по ведущим домой каменистым дорогам. Сердцем он чувствовал, что избрал неправильное направление. Ему следовало спешить навстречу персам, а не удаляться от них.
Покоробленные сучковатые стволы оливковых деревьев рассыпались по горному склону, словно сгорбленные старики, спешащие укрыться от солнца. Вдалеке громыхала пробирающаяся по извилистой дороге запряженная парой быков повозка. Со всех сторон нахлынули краски и звуки деревенского пейзажа, который хотел мира, хотел спокойно жить своими ежедневными заботами, не желая осознавать присутствие тяжелой тучи, нависшей над Фессалией.
Леонид утер пот со лба.
– Ты видел изгнанника Демарата в лагере персов?
– Нет. Мне показали много того, о чем я должен был рассказать грекам, Демарата мне не показывали.
Колесницу сильно швырнуло в сторону, Агафон прижался к борту, сощурив глаза, защищая их от колючих пылинок. – Хотя я пообщался с Кириллом.
– С Кириллом – отцом Теусера?
– Именно так.
Леонид придержал лошадей и перевел их на неспешную рысь. Горы заканчивались, переходя в иссушенную равнину.
– Ты хочешь сказать, что он не был пленником?
– Я о другом. Неприятно говорить тебе об этом, у тебя и без этого забот невпроворот… но Кирилл – предатель. Перед тем, как уехать, я хлестнул его по лицу плетью.
Леонид со злостью уставился перед собой.
– Теусера жалко.
– Сын предателя, – произнес Агафон, – есть сын предателя.
Леонид щелкнул плетью, и колесница устремилась вперед.
IV
Теусер низко нагнулся, его обнаженные ступни отыскали надежную опору на твердой комковатой земле. В левой руке он держал щит, а в правой – короткий меч.
Его противник медленно приблизился и прыгнул. Раздался звон клинков, удар столкнувшихся щитов отозвался по всей руке Теусера. Он сделал отчаянный выпад вперед и с удовлетворением отметил брызнувшую из руки оппонента кровь. Больше он не сдерживался. Оттолкнувшись, он послал тело вперед, вложив в бросок весь свой вес. Но его соперник твердо стоял на ногах. После мощного столкновения они на какое-то время оставались прижатыми друг к другу; возобновив бой, они начали двигаться осторожно и медленно. Со стороны это могло показаться танцем, но Теусер внезапно возобновил атаку.
Его бедро обожгла острая боль, и на секунду ему показалось, что нога вот-вот подвернется. Потом он рассмеялся и нанес мощный удар по подставленному под углом щиту. Удар наполовину развернул соперника, и исход схватки был предрешен. Теусер плашмя ударил юношу по открывшейся правой руке, отшвырнул в сторону выпавший клинок и, сделав подножку, уложил противника на землю.
– Достаточно, Мирон?
– На сегодня хватит, – выдохнул тот, приподнявшись на локте.
Теусер приготовился подать ему руку и помочь поверженному оппоненту встать на ноги, когда над полем разнесся крик:
– Эй, Теусер!
Теусер не обернулся. Он застыл на месте, пока по высокому, пронзительному свисту не определил точное положение брошенного дротика. После этого он крутнулся, одновременно взметнув щит. Удар почти сшиб его с ног, но он устоял и, тяжело дыша, возвышаясь над Мироном.
Во время наших боевых тренировок мы не допускали ни малейших поблажек. Они были финальной стадией перед логичным итогом всего спартанского бытия – собственно войной – и в них не было места для слабых. Слабые просто не выживали в ходе предшествующего обучения…
Афиняне любят подтрунивать над суровостью и строгостью нашего образа жизни. Но мы издавна привыкли быть готовыми в любой момент встать на защиту нашего существования. Враги всегда стояли у самых наших дверей, во всей Спарте не сыщется места, куда нельзя добраться от ее границ за один день.