Когда я увидела город, лежащий на равнине, меня охватил восторг. Солнце ярко освещало белые дома и собор, который, по словам Джона Грегори, был построен в начале века. Отсюда мы не могли видеть великую горную вершину, но мы любовались ею со стороны моря, когда прибыли на остров — великий Пик Тейде, поддерживающий, по поверьям древних, небо. За ним, как считали они, оканчивался мир. Может быть, предположил Грегори, когда-нибудь нам разрешат пройти дальше по острову и мы увидим эту удивительную гору.
Мы оставили мулов в конюшне и, в сопровождении приставленных к нам двух мужчин, пошли по улицам, мощенным булыжником. Большинство женщин в городе носили черную одежду. На балконах некоторых домов сидели дамы. Они наклонялись через железную балюстраду, чтобы получше рассмотреть нас. На многих из них были разноцветные юбки и мантильи.
— Они рассматривают нас, — сказала Хани.
— Они знают, что вы иностранки с гасиенды, — пояснил Джон Грегори.
— А знают ли они, — спросила я, — как нас сюда привезли?
Джон Грегори ответил:
— Им только известно, что вы приехали из чужой земли.
Он провел нас в собор. Хани и мужчины перекрестились перед величественным алтарем, я же стала осматривать скульптуры и прекрасные орнаменты, украшающие храм. Я никогда не видела такого большого собора. Тяжелый запах ладана висел в воздухе.
Фигура Мадонны поражала воображение. Ее окружала тонкая железная решетка, а одеяние из шелка украшали драгоценные камни. На голове была корона, тоже усыпанная драгоценными камнями, а на пальцах сияли бриллианты и другие драгоценности.
Джон Грегори стоял позади меня. Он пояснил»
— Люди отдают свои богатства Мадонне. Даже самые бедные приносят, кто что может. Она принимает все. Когда я повернулась к выходу он прошептал:
— Вам не подобает вести себя как еретичке.
— Я уже осмотрела собор, — ответила я, — и подожду снаружи.
Он пошел со мной, оставив Хани и Ричарда Рэккела стоящими на коленях. Я гадала, за что она благодарит Мадонну: за смерть мужа, за свое похищение, или за благополучное появление ребенка?
Снаружи сияло ярко солнце.
Я сказала Джону Грегори:
— Вот вы — преданный католик. А исповедовались ли вы в том зле, которое причинили двум женщинам, ничего не сделавшим вам плохого?
Он слегка отступил. Ему всегда было неловко, когда я укоряла его, а я часто делала это. Он сложил руки, и я снова заметила шрамы на его запястьях и подумала, где он мог их получить.
— Я выполнял приказ, — ответил он. — Мне не хотелось причинить вам зло.
— Так вы считаете, что нас можно похитить из дома, изнасиловать и унизить, не причинив зла?
Он ничего не ответил. В это время остальные присоединились к нам.
Удивительное чувство свободы ощущала я, когда мы гуляли по улицам. Вся атмосфера города действовала на меня возбуждающе. Лавки поражали воображение. Уже давно мы их не видели. Они выходили прямо на улицу и выглядели, как дивные пещеры. В них продавали ароматную еду и горячий хлеб, отличающийся от хлеба, который пекли у нас дома; но что удивило нас больше всего, так это тюки с разнообразными тканями, которые мы увидели в одной из лавок.
Мы не могли пройти мимо. Хани зачарованно глядела на ткани, к нам вышла темноглазая женщина в черном и показала темно-синий, как полуночное небо, бархат.
— Кэтрин, это подойдет тебе. Какое дивное платье может получиться! — воскликнула Хани.
Она приложила ко мне материю, и женщина в черном одобрительно закивала головой.
Хани обернула ткань вокруг меня. Но я сказала:
— Что ты делаешь, Хани? У нас нет денег. Тогда я решила, что больше не буду носить одежду Изабеллы. Хани сама нашла себе одежду. Я поступила так же, но как мне хотелось одеться в бархат.
— Пойдем, Хани, — сказала я. — Все это ни к чему.
По моему настоянию мы ушли.
В гостинице нам подали напиток, который имел странный привкус мяты, и мы быстро выпили его и отправились назад.
Войдя в свою комнату, я увидела на моей кровати сверток. Открыв его, я обнаружила отрез бархата, который мы видели в лавке.
В восхищении я смотрела на него. Что бы это значило? Неужели женщина в магазине подумала, что мы его покупаем? Его надо сейчас же вернуть.
Я пошла к Хани. Ее это удивило не меньше, чем меня, и мы решили, что женщина поняла, будто мы покупаем этот материал.
Мы решили найти Джона Грегори и немедленно объяснить ему все. Когда мы наконец отыскали его, он сказал:
— Это не ошибка. Бархат ваш.
— Но как мы расплатимся за него?
— Все будет в порядке.
— Кто же заплатит?
— Женщина из лавки знает, что вы с гасиенды. Здесь не будет никаких затруднений.
— Значит, дон Фелипе заплатит за это?
— Да.
— Я не могу принять такой подарок.
— Но отказываться нельзя.
— Меня насильно привезли сюда. Меня заставили подчиниться, но я не приму от него подарков.
— Материал нельзя вернуть обратно. Женщина думает, что вы находитесь под покровительством дона Фелипе. Он первый человек на острове. Это будет неуважением к нему, если вы вернете бархат. Это невозможно.
— Тогда верните его ему, так как я не приму его. Джон Грегори поклонился и взял материал, который я впихнула ему в руки.
— Жаль, — сказала Хани, — из него получилось бы очень хорошее платье.
— Ты хочешь, чтоб я принимала подарки от человека, унизившего меня? Это равносильно оправданию того, что произошло. Я никогда не прощу ему.
— Никогда, Кэтрин? Осторожнее произноси это слово. Все могло бы быть и хуже. В конце концов, он относился к тебе с уважением.
— Уважение! Ты видела? Ты видела мое унижение?
— Но ты же не страдала, как Изабелла в руках Джейка Пенлайона.
— Это было точно так же… только способ немного отличался. Она родила ребенка Джейка Пенлайона, и я ношу ребенка. Хани, мне становится тошно, когда я думаю об этом.
— Все равно, — сказала Хани, — мне жаль бархат…