Уже в день своего прибытия в Брест Троцкий потребовал допуска на переговоры представителей прессы. «Российская делегация полагает, – заявил он, – что, если в цели делегаций Четверного Союза не входит стремление искусственно изолировать» переговоры «от общественного мнения Европы, представители правительств четырех союзных держав согласятся с предложением допустить в Брест-Литовск указанных представителей печати, без различия направлений» [277] . Хотя это требование выполнено не было, на протяжении всего периода своего участия в переговорах Троцкий продолжал на нем настаивать, используя и этот предлог для оттяжки переговоров.
Еще одним приемом, который применял Троцкий с первых дней своего пребывания в Бресте, были дискуссии по поводу того, как передаются заявления российской делегации в официальных отчетах, публиковавшихся в германских газетах. Он требовал, например, чтобы его заявления публиковались если не полностью, то в весьма подробном изложении, причем при публикации особо выделялись заявления, что его правительство может подписать только честный демократический мир [278] . Нарком иностранных дел таким образом выражал пожелание, чтобы немецкая пресса способствовала его пропагандистским усилиям.
Троцкий тянул время, бесконечно настаивая на перенесении переговоров в Стокгольм, и немцам вскоре стало ясно, что самим переговорам Троцкий не придавал «никакого значения», что его интересовала пропаганда большевистской программы мира, причем тон его «с каждым днем становился все агрессивнее» [279] . Этому было, разумеется, свое объяснение: усиливающаяся (как, по крайней мере, казалось революционерам) волна беспорядков в Германии и особенно в Австрии, где катастрофически обстояло дело с продовольствием. Забастовочное движение, вызванное сокращением рациона муки и медленным темпом мирных переговоров, охватило Вену и окрестности. Австрийские власти в полном отчаянии обратились за помощью к Германии, прося немцев «присылкой хлеба предотвратить революцию, которая иначе неизбежна». Но Германия сама была уже на грани голода, и 4 (17) января австрийская просьба о поддержке хлебом была отклонена. Катастрофа казалась теперь неизбежной уже не только Чернину, но и Кюльману [280] .
В этот день в Бресте была получена следующая депеша от генерала А. фон Арца: «Близ Вены крупные промышленные округа начали забастовку. Движение распространилось вплоть до окрестностей Мюрццушлаг. В качестве предлога этого движения называется сокращение мучного пайка, однако, как мне кажется, причина кроется в политических обстоятельствах, так как рабочие непременно хотят заключения мира… Поводом для всего движения служит неспокойный и медленный ход Брестских переговоров… Последствия этого движения для полевой армии и для всего хода войны могут быть самыми неблагоприятными. Находясь под впечатлением развивающегося здесь рабочего движения, я прошу… оказать максимальное влияние на редактирование отчетов о Брестских переговорах с учетом этих отношений» [281] .
Обычно сдержанный Кюльман по получении телеграммы Арца отметил: «Граф Чернин выглядит весьма озабоченным из-за внутреннего положения в Австрии. Он повторно со всей серьезностью и настойчивостью указал на то, что внутренние австрийские дела не перенесут разрыва Брестских переговоров. В этом случае он, сражаясь до последней минуты на нашей стороне, будет вынужден в самое последнее мгновение перед отъездом русских вступить с ними в сепаратные переговоры и подписать даже самое ничтожное соглашение. Позиция [германского] верховного главнокомандования и последние предложения относительно урегулирования польских границ… а также наше поведение в вопросе о хлебе, создали в Австрии впечатление, что в Германии решено совершенно не обращать внимания на ее [Австрии] желания и потребности. В связи с тем, что местные большевики должны быть точно осведомлены окольным путем через «Интернационал» о внутреннем положении Австрии, такое положение создает почти непреодолимые препятствия для переговоров» [282] .
В то же время Чернин утверждал, что, хотя дебют Троцкого на брест-литовских переговорах 29 декабря 1917 г. (11 января 1918 г.) был «в большой, рассчитанной на всю Европу и в своем роде действительно красивой» речью, по существу Троцкий «уступил по всем пунктам» [283] . Так ли это было на самом деле? Текст речи не дает никаких оснований для такого вывода. По всей видимости, поводом для суждения Чернина было заявление Троцкого о том, что российская делегация, до перерыва заседаний требовавшая переноса переговоров в Стокгольм, приняла предъявленный ей ультиматум о продолжении переговоров в Брест-Литовске. Однако это согласие было сделано в такой форме, которая лишь подчеркивала прежнюю ориентацию на «революционное» затягивание переговоров. В таком же, в основе своей конфронтационном, духе были выдержаны и эта первая речь Троцкого, и все следующие выступления [284] .