В начале ноября была объявлена общепартийная дискуссия по вопросам, волнующим партактив. Сохраняя видимость примирения и частичного признания правильности позиции Троцкого, Сталин и другие члены Политбюро предложили Троцкому подготовить совместную резолюцию о внутрипартийной демократии. Троцкий согласился, не просчитав, в какую ловушку попадает. «Можно предвидеть революцию и войну, но нельзя предвидеть последствия осенней охоты на уток», — саркастически писал он в мемуарах[37]. Несколько неформальных встреч между болеющим Троцким и Сталиным и Каменевым прошли в квартире Троцкого, в его домашнем кабинете. Седова вспоминала: «Это были тяжелые дни, дни напряженной борьбы… Я сидела в спальне рядом и слышала его выступления. Он говорил всем своим существом, казалось, что с каждой такой речью он теряет часть своих сил, с такой «кровью» он говорил им. И я слышала в ответ холодные безразличные ответы. Ведь все предрешалось заранее. Зачем им было волноваться? Каждый раз после такого заседания у Л[ьва] Д[авидовича] подскакивала температура, он выходил из кабинета мокрый до костей и ложился в постель. Белье и платье приходилось сушить, будто он промок под дождем. Заседания происходили в то время часто, в комнате Л[ьва] Д[авидовича] с тусклым старым ковром, который мне из ночи в ночь снился в виде живой пантеры: дневные заседания ночью превращались в кошмар»[38].
Выступления 1923 г. еще не были оппозицией, как это стали утверждать вскоре сталинисты, объявив действительную оппозицию Каменева и Зиновьева в конце 1925 г. «новой оппозицией» и противопоставив ее «старой оппозиции» Троцкого. Вслед за партаппаратчиками легенду об оппозиции 1923 г. повторяли советские историки. Традиционно эта легенда сохранилась до наших дней. На самом деле пока что речь шла о критических выступлениях совершенно закрытого, секретного характера в узких кругах партийной элиты, о критике «недостатков» официального и единственно правильного курса, а не о противопоставлении, тем более открытом, официальному курсу какой-либо принципиально иной (пусть тоже коммунистической) линии. Действительно оппозиционные бои только еще предстояли.
Сталин тем временем не упускал ни одной возможности скомпрометировать или хотя бы уязвить своего врага публично, пусть в замаскированной форме. Он особенно хорошо помнил собственные столкновения с Троцким во время Гражданской войны, в которых, как правило, оказывался побежденным, и теперь прилагал все усилия, чтобы развенчать, бросить тень на репутацию Троцкого как организатора победы. 17 ноября 1923 г., выступая в Военно-научном обществе на заседании в честь 4-летия Первой конной армии, генсек вроде бы делился воспоминаниями, но на деле чернил наркомвоенмора. В Царицын, по его словам, в 1918 г. приехала высшая военная инспекция, которая выступила против конницы. «Дескать, вот положение, утвержденное наркомвоенмором, которых тогда было несколько[39], и из которого следует, что никакой конницы нам не полагается». Сталин приказал арестовать инспекцию, посадить ее на месяц в тюрьму, дабы «она могла легко убедиться, что без конницы Гражданская война немыслима»[40]. Все это рассказывалось так, будто именно он, Сталин, а не Троцкий, выдвинул известный лозунг «Пролетарий, на коня!». Никто из присутствовавших на заседании с возражениями или вопросами выступить не рискнул. Это молчание для Сталина означало, что «армия» за Троцким уже не идет.
2. «Новый курс»
Для подготовки резолюции о внутрипартийном положении Политбюро образовало комиссию в составе Каменева, Сталина и Троцкого. Как писал Каменев, в кабинете Троцкого в те дни «шла грубая торговля из-за каждой поправки». Троцкий считал необходимым дать более решительную и категорическую формулировку для вроде бы намечаемых шагов по «демократизации» партийного режима, тогда как Каменев и Сталин заверяли, что его опасения необоснованны, что перестраховываться словесными заявлениями не следует, что они действительно намерены обеспечить принципы партийной демократии[41].
В результате была выработана резолюция «О партстроительстве», утвержденная 5 декабря на заседании Политбюро и Президиума ЦКК и затем опубликованная в усеченном виде[42]. Она состояла из набора общих фраз, которые декларировали добрую волю по отношению к «сверхдемократическим» претензиям Троцкого и должны были в то же время успокоить недовольных, чьи голоса все громче слышались на партийных собраниях. «Только постоянная, живая идейная жизнь может сохранить партию такой, какой она сложилась до и во время революции, с постоянным критическим изучением своего прошлого, исправлением своих ошибок и коллективным обсуждением важнейших вопросов, — говорилось в резолюции. — «Требуется, чтобы руководящие партийные органы прислушивались к голосу широких партийных масс, не считали всякую критику проявлением фракционности и не толкали этим добросовестных и дисциплинированных партийцев на путь замкнутости и фракционности». Прекраснодушные лозунги процитированного документа почти полностью были заимствованы у Троцкого. Троцкий полагал, что одержал победу. Проблема оказалась в том, что лозунги никто не собирался выполнять.
38
Эта запись Седовой была приведена в мемуарах Троцкого (
41
Известия ЦК КПСС. 1990. № 12. С. 169–171. Полностью этот документ был опубликован в стенографическом отчете XIII партсъезда (XIII съезд Росийской коммунистической партии /большевиков/: Стенографический отчет. М.: Политиздат, 1963. С. 777–780).