Так Лев Бронштейн впервые оказался в руках царских карательных служб. Теперь ему предстояло показать, чего он стоит, в совершенно новых условиях, представлявшихся молодому человеку, которому шел только двадцать первый год, чрезвычайным испытанием сил и воли. Как оказалось, это испытание он прошел с точки зрения революционера достойно, в значительной степени благодаря своему целеустремленному и эгоцентричному характеру, стремлению быть во всем незаменимым и первым, а также находчивости и сообразительности.
Глава 2
ПЕРВАЯ ССЫЛКА И ПЕРВАЯ ЭМИГРАЦИЯ
Скитания по тюрьмам
Пребывание в тюрьме никогда не бывает комфортным. Любое заключение — тягчайшая ноша для человека, тем более для юноши, полного сил и энергии. Но всё же условия тюремного заключения необходимо сопоставлять. Политические заключенные царской России, включая социал-демократов, не могли и предположить в конце XIX — начале XX века, что условия их пребывания за решеткой и тем более в ссылке покажутся раем по сравнению с тем адом, в какой будут превращены пенитенциарные учреждения после воцарения в России одной из их собственных фракций.
Но это — дело будущего. Пока же Лев Бронштейн оказался в большой камере старой николаевской тюрьмы. Было ужасно холодно, лишь на ночь выдавали соломенный матрас, который отбирали поутру. Днем узники надевали пальто и калоши, садились, оперевшись спинами о едва теплую печь, и дремали. Но долго так посидеть не удавалось. Необходимость согреться заставляла бегать из угла в угол.[55] Через раздатчиков пищи Лев узнал об аресте всех ведущих членов организации, включая Александру. В николаевской тюрьме Лев и его товарищи провели несколько месяцев. Предание суду власти затягивали, так как надежных доказательств вины не было. Тем временем наступила весна, и в саду, где работал Швиговский, обнаружился сверток с бумагами Южно-русского союза. Появились, таким образом, документальные доказательства вины арестованных.[56] Однако и после этого городские полицейские чиновники и прокуроры медлили. Очень уж им не хотелось заводить в городе крупный политический процесс. В конце концов местным деятелям удалось убедить начальство, что дело им не подсудно, и арестованные были переведены в Херсон, а затем в Одессу. Бронштейна как главного заговорщика везли одного в почтовом вагоне под присмотром двух жандармов.
В Херсоне Лев оказался в одиночке, что перенес тяжелее, чем пребывание в многонаселенной камере. Грызла «жестокая тоска одиночества». Смены белья не было. Не было мыла. Заедали паразиты. Пища была скудной, тем более для молодого организма. Но Бронштейн не унывал. Он занимался зарядкой, сочинил несколько революционных песен, в том числе «Революционную камаринскую», которая начиналась словами: «Эх, и прост же ты, рабочий человек». «Весьма посредственного качества, стихи эти позже приобрели большую популярность». Они вошли в несколько сборников революционных песен.[57] Вскоре, однако, ситуация изменилась. Появились свежее белье, одеяло, подушка, хорошая пища. По тону надзирателя, сообщившего, что все это передано его матерью, Лев понял, что тюремные начальники получили немалую взятку.[58] Истмену Троцкий рассказывал через много лет, что матери удалось передать ему 10 рублей, значительную по тем временам сумму, чтобы он мог пользоваться тюремной лавкой.[59]
Но и пребывание в Херсоне оказалось недолгим — около трех месяцев. Следующим этапом была одесская тюрьма. Здесь имелась библиотека, которой Лев пользовался с «неутомимой жадностью».[60] Через некоторое время он стал получать книги из «внешнего мира».[61] Заключенный придумал оригинальный способ изучения иностранных языков: сестра принесла ему книги Евангелия на четырех языках. Опираясь на школьное знакомство с немецким и французским, Лев стал путем сопоставления текстов овладевать английским и итальянским.[62]
Тем временем в тюрьму поступали вести с воли, жадно воспринимаемые социал-демократами. Дошли сведения о состоявшемся в Минске в марте 1898 года нелегальном I съезде Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), на котором присутствовало всего девять человек, к тому же почти сразу арестованных. Реально социал-демократическую партию это собрание образовать не смогло, но съезд воспринимался как символ предстоявшего реального конструирования марксистской партии в России.