В середине августа Меркадер принес Троцкому некий текст, заявив, что это — первая проба его пера в поддержку IV Интернационала, попросил прочитать его и дать оценку. Лев Давидович неохотно согласился, полагая, что ничего путного молодой человек написать не способен, но, стремясь поощрить усилия нового сторонника, предложил напечатать статью на пишущей машинке и принести 20 августа.
Именно этот день был назначен для убийства. Он запомнился Наталье Ивановне поминутно. Она вспоминала, что Лев Давидович поднялся утром в хорошем настроении, позволив себе, впрочем, мрачноватую шутку: «Мы смогли проспать всю ночь и никто нас не убил. И ты еще не чувствуешь радости!» Троцкий покормил кроликов, привел в порядок кактусы, а затем работал над статьей. На рабочем столе после покушения остались наброски текста под заголовком «Бонапартизм, фашизм и война».[1527]
Меркадер явился около пяти часов основательно экипированным. Главным орудием убийства был избран малый альпинистский ледоруб с укороченной рукояткой, спрятанный в полы плаща. Обитателей дома удивило, что он пришел в плаще жарким днем, но подозрений это не вызвало. Рамон стал «своим», и заявление, что его морозит, сочли достаточным. Кроме ледоруба, у него были револьвер и кинжал, которые могли ему понадобиться, если придется пробиваться после совершения убийства. Эйтингон и Каридад Меркадер поджидали в условленном месте.[1528]
После приветственных слов он вдвоем с Троцким удалился в кабинет. «Прошли три или четыре минуты. Я находилась в соседней комнате. Внезапно раздался ужасный крик… В дверном проеме появился Лев Давидович и прислонился к нему. Его лицо было покрыто кровью, он моргал своими голубыми глазами без очков, его руки бессильно висели… «Что случилось? — закричала я. — Что случилось?» Совершенно растерянная, я обняла его. Он сказал спокойно: «Джексон», как будто хотел сказать мне: «Ну, вот, они это сделали». Я помогла ему опуститься на ковер столовой. «Наташа, — сказал он, — я люблю тебя…»» С большим трудом он затем произнес: «Удалите Севу» и, уже теряя сознание, но с чувством удовлетворения добавил: «Он хотел… еще раз… Я не дал ему… Не убивайте его… он должен… говорить».[1529]
Эстебан Волков вспоминает: «Мне до сих пор кажется, что кровавый и трагический день 20 августа был вчера. Я возвращался в веселом настроении из школы. Внезапно я заметил нечто необычное. Возле дома стояли полицейские в своих синих мундирах. Мучительная боль перехватила мое дыхание, я почувствовал, что в доме произошло что-то ужасное. Я ускорил шаг, быстро подошел к открытым воротам и в саду столкнулся с американцем Гаролдом Робинсоном, одним из секретарей деда. Он был очень возбужден, держал в руках револьвер и смог только крикнуть мне: «Джексон!» Когда я вошел в дом и заглянул в столовую, я увидел деда, лежащего на полу в луже крови. Наталья стояла возле него, прикладывая лед к ране».[1530] Именно в этот момент Троцкий заметил Севу и сказал, чтобы его увели…
О том, как произошло убийство, сохранились свидетельства и самого Меркадера. В показаниях после ареста он рассказывал следователю:
«Я положил свой плащ на стол таким образом, чтобы иметь возможность вынуть оттуда ледоруб, который находился в кармане. Я решил не упускать замечательный случай, который представился мне. В тот момент, когда Троцкий начал читать статью, послужившую мне предлогом, я вытащил ледоруб из плаща, сжал его в руке и, закрыв глаза, нанес им страшный удар по голове…
Троцкий издал такой крик, который я никогда не забуду в жизни. Это было очень долгое «А-а-а», бесконечно долгое, и мне кажется, что этот крик до сих пор пронзает мой мозг. Троцкий порывисто вскочил, бросился на меня и укусил мне руку. Посмотрите: еще можно увидеть следы его зубов. Я его оттолкнул, он упал на пол. Затем поднялся и, спотыкаясь, выбежал из комнаты».[1531]
Ворвавшиеся в кабинет секретари и охранники набросились на убийцу, начали его избивать и убили бы, если бы не были остановлены самим Троцким, уже терявшим сознание. В кармане плаща Меркадера прибывшие полицейские обнаружили то самое письмо с обвинениями по адресу Троцкого, которое продиктовал Эйтингон.[1532]
Троцкого отвезли в больницу, где сделали трепанацию черепа. Хотя в мозговой ткани оказалась рана глубиной в несколько сантиметров, врачи заявили Льву Давидовичу, пришедшему в сознание, что рана не очень серьезна. Он этому не поверил. «На этот раз… им… удалось», — произнес он, запинаясь. Чтобы как-то успокоить жену, он попытался пошутить, сказав, что в больнице ему постригли волосы, и теперь нет необходимости вызывать парикмахера. Вновь теряя сознание, он подозвал секретаря Д. Хансена и сказал, что хочет кое-что продиктовать.[1533] Хансен позже передал В. Сержу, что последними словами Троцкого были: «Пожалуйста, скажите моим друзьям, что я уверен в победе Четвертого Интернационала… Идите вперед».[1534]
1528
Andrew Ch., Gordievsky О. Op. cit. P. 170; Судоплатов П. Указ. соч. С. 90.Ibid. Р. 266–267.
1530
Воспоминания Эстебана Волкова, записанные в личной беседе в Мехико 16 февраля 2008 года.