– Эмерсон! – прошептала я внезапно. – А ГДЕ РАМСЕС?!
IV
Для порядка мы с Эмерсоном заглянули в комнату Рамсеса, но если бы наш сын находился поблизости, то обязательно прибежал бы на шум, чтобы молоть языком, всех перебивать, задавать нескончаемые вопросы и комментировать каждое слово тупоголовых взрослых...
Потом все устремились к Ломаной пирамиде. Вперед вырвался Эмерсон, по пятам мчался Дональд. Судя по виду, бывший мистер Никто так безжалостно казнил самого себя за недосмотр, что я не посмела его упрекать. Романы научили меня, что любовь разрушительно действует на мозг и прочие органы, где рождается чувство ответственности.
Не предупрежденный об обвале вспомогательной пирамиды, Эмерсон не знал, где начать поиски. Я застала его бегающим вокруг пирамиды, как ищейка, старающаяся взять след. Очарование вечера было безнадежно испорчено однообразными оглушительными выкриками:
– Рамсес! Рамсес!
– Помолчи хотя бы немного! – взмолилась я. – Разве при таких воплях можно расслышать его голос?
Эмерсон кивнул и немедленно нашел себе другое, не намного более разумное занятие: вознамерился оторвать голову Абдулле. Во всяком случае, очень крепко схватил его за ворот.
– Откуда ты слышал голос?
Абдулла беспомощно размахивал руками и закатывал глаза, давая понять, что со сдавленным горлом не очень-то поговоришь.
– Извини, Эмерсон, но твой вопрос не имеет смысла, – вмешалась я. – Сам знаешь, в этих пустынных местах невозможно определить, откуда доносится звук, тем более тихий. Кажется, у меня есть одна мысль, но прежде ты должен успокоиться. Вот так... А теперь взгляни на малую пирамиду.
Истинному профессионалу достаточно мимолетного взгляда. Рука Эмерсона отпустила горло преданного помощника, лицо исказилось от ужаса. Свежие развалины у основания древней постройки и впрямь не сулили ничего отрадного. Эмерсон лучше любого другого знал, до чего опасно трогать расшатанные веками камни.
Первым опомнился юный Селим. С душераздирающим воплем он кинулся к куче камней и принялся остервенело их разбрасывать. Эмерсон подскочил к нему.
– Не надо, сынок, – посоветовал он участливо. – Этак ты обрушишь себе на голову остальные камни.
Вопреки распространенному заблуждению, арабы – народ мягкосердечный, не стесняющийся выражать свои чувства. Лицо Селима было мокрым от слез, которые, смешиваясь с песком, быстро образовывали страшную маску. Я похлопала юношу по плечу и предложила свой платок.
– Вряд ли его завалило. Позови-ка еще разок, Эмерсон, и подожди ответа.
Не успело стихнуть эхо от истошного вопля перепуганного родителя, как раздался ответный крик – слабый-слабый и очень далекий... Не обязательно быть суеверным, чтобы принять такой звук за завывание призрака.
– Вот! – прошептал Абдулла. – Слыхал, Отец Проклятий? Тот самый голос.
– Рамсес, – определила я со вздохом. – Он нашел вход, черт бы его... я хотела сказать – слава богу! Эмерсон, ты видишь вон тот провал футах в десяти над кучей, чуть правее центра?
Хватило моего краткого, но убедительного объяснения, чтобы все согласились: отверстие – это желанный вход в пирамиду и проникнуть туда вполне реально, если, конечно, соблюдать осторожность. Эмерсон, правда, прерывал мою лекцию воплями «Рамсес!», на которые сын отвечал тихим, жутковатым воем. Пришлось прервать их дуэт напоминанием, что крики приводят к повышенному расходу кислорода, а Рамсесу он жизненно необходим, если наш отпрыск и впрямь угодил в ловушку, из которой не может выбраться самостоятельно. Эмерсон согласился со мной и окончательно притих, создав мне комфортабельные условия для размышлений.
Подобно более крупным каменным пирамидам, эта была сложена из блоков-ступенек, как огромная четырехгранная лестница. Однако по прочности она сильно уступала соседней пирамиде, так что подниматься по «ступенькам» следовало крайне осторожно, проверяя каждую, прежде чем переносить на нее свой вес.
Эмерсон, конечно же, вызвался возглавить восхождение. Как он верно заметил (не очень меня этим порадовав), если какой-то блок его не выдержит, то я по крайней мере пойму, что надо искать для ноги другую опору.
Добравшись до отверстия, мы обнаружили, что это действительно вход в беспросветное нутро пирамиды. Видя, что Эмерсон уже набирает в легкие воздух, я напомнила ему:
– Вибрации от громкого крика может хватить, чтобы...
– Верно, Пибоди, – ответил он, на всякий случай шепотом. – Думаешь, он там?
– Уверена.
– Тогда я пошел.
Но как Эмерсон ни извивался, его широкие плечи не протискивались в узкий проем. Дождавшись, пока он выбьется из сил, я спокойно сказала:
– Теперь моя очередь.
– Ну... – начал было Эмерсон, но не нашел что добавить. Зато присоединившийся к нам Дональд издал страдальческий стон. Ловкость, с какой он взобрался по пирамиде, свидетельствовала о его знакомстве с альпинизмом.
– Профессор, неужели вы позволите миссис...
– Позволю? – переспросил Эмерсон. – Я никогда ничего миссис Эмерсон не позволяю, молодой человек. Время от времени я пытаюсь ее предостеречь от совсем уж опрометчивых поступков, но, увы, безрезультатно.
– У меня плечи поуже, чем у вас, – не отставал Дональд. – Значит, мне и...
– Вздор! – отрезал Эмерсон. – У вас никакого опыта, зато миссис Эмерсон привыкла к пирамидам, как младенец к погремушкам.
Пока они препирались, я сняла куртку и зажгла свечу. Не обнаружив Рамсеса в доме, я заглянула на крышу и захватила свой пояс и зонтик. Зонтик я была вынуждена оставить внизу, зато пояс с бесценным снаряжением был на мне.
– A bientot![3]– бросила я и нырнула в дыру.
Вместо напутствия ненаглядный супруг прочувственно похлопал меня по той части тела, что исчезла во чреве пирамиды последней.
Я очутилась в узком, выложенном камнем коридоре. Высота свода позволяла выпрямиться, но пол под ногами уходил вниз так круто, что я предпочла сразу опуститься на четвереньки. Вскоре мое внимание привлекло кое-что необычное – тусклый свет, проникающий неизвестно откуда в темный коридор. Оказалось, что он струится из неровной щели в завале, перегородившем проход. Осторожно разогнувшись, я заглянула в щель.
Рамсес сидел на камне, спиной ко мне, и строчил при свете свечи в блокноте. Он, конечно, услышал, как я облегченно охнула, обнаружив его целым и невредимым, но прервать писанину и не подумал. Только поставив жирную точку, мой дорогой сын поднял глаза:
– Добрый вечер, мама. Ты одна или с папой?
V
Нет, пауза в повествовании служит не для того, чтобы уберечь уши и глаза читателя от выражений, которыми я приветствовала своего отпрыска. Если бы я раскричалась, мог бы обрушиться свод коридора и мой воспитательный порыв стал бы роковым. К тому же Рамсес не дал мне и рта раскрыть, тут же начав в утомительных подробностях объяснять, как следует разбирать замуровавший его завал. Не дождавшись, когда он уймется, я повернула назад.
Не зря я боялась вылезать из дыры. Стоило мне высунуть голову на волю, как Эмерсон сдавил ее своими ручищами и принялся осыпать поцелуями, не очень заботясь, куда они приходятся. При этом он обрушил на меня град вопросов, расслышать которые я так и не сумела, поскольку дорогой супруг зажал мне ладонями уши.
Только вернув себе способность слышать, я объяснила ситуацию.
– Одной мне эти камни не сдвинуть, они слишком велики. Придется, наверное, воспользоваться предложением мистера Фрейзера.
– Как Рамсес? Бедный мальчик не ранен? – испуганно вопросил Эмерсон.
– Не ранен, иначе не мог бы корпеть над своей «Египетской грамматикой». Прошу вас, мистер Фрейзер.
И Дональд полез следом за мной. При виде преграды он присвистнул. В слабом свете свечи он напоминал древнеегипетского каменщика, замуровавшего в погребальной камере тело богоподобного правителя.