Воаз–Иахин достал свой рюкзак и положил его себе на колени.
— Ты это зачем? — спросил водитель.
Воаз–Иахин ничего не ответил.
Водитель с горечью покачал головой, не отрывая взгляда от дороги, а рук — от руля.
— Им бы надо снимать фильмы о том, как женщины отнимают у нас наше оружие, — сказал он. — Но кому нужна такая правда?
— Я могу сойти в этом городе, — быстро сказал Иахин–Воаз. — У меня тут дядя живет, я хочу его повидать прежде, чем поеду в порт.
— А я тебе не верю, — вдруг объявил водитель. — Ты словечком не обмолвился о своем дяде, когда садился.
— Я забыл, — сказал Воаз–Иахин. — Мне необходимо его увидеть. Мне необходимо тут сойти.
Они уже почти выехали из города. Грузовик, фыркая и дребезжа, и не думал останавливаться.
— Я могу высунуться в окно и позвать на помощь, — предупредил Воаз–Иахин.
— Валяй, — сказал водитель. — Ты, верно, из дому сбежал. Начнешь ерепениться — я тебя в полицию сдам.
С обеих сторон был город: куры, собаки, дети, домишки, заправки, навесы, лавки, фургоны, машины, грузовики, автоматы с прохладительными напитками, вывеска парикмахерской, кинотеатр, снова заправки, домишки, дети, собаки, куры. Грузовик ревел и дребезжал. Город становился все меньше в зеркале заднего обзора.
— Ты жесток, — сказал водитель. — Жесток, как все молодые. Вы приходите в этот мир и желаете того, этого. «Я хочу туда, я хочу сюда», — говорите вы миру. Вы даже не смотрите на людей, которые предлагают вам по пути свою дружбу или пищу или за чем вы там еще протягиваете руку. Вы не видите их лиц. У вас нет к ним никаких чувств.
— Если бы я знал, что вы примете это так близко к сердцу, ни за что бы не сел к вам, — сказал Иахин–Воаз.
— Вот ты едешь в порт, — сказал водитель. — Что ты собираешься там делать?
— Отработать свою плату за проезд на корабле, если смогу, — ответил Иахин–Воаз, — или заработать денег, чтобы заплатить за проезд.
— Каким образом? — спросил водитель.
— Не знаю. Буду играть на гитаре. Работать официантом. Или в доках. Да где угодно.
— А куда ты поплывешь на корабле?
— А зачем вам это все знать?
— А почему бы мне не узнать обо всем, если я могу? Это что, секрет — куда ты поплывешь на корабле?
— Искать моего отца, — сказал Иахин–Воаз.
— Ммм, — промычал водитель так, словно ему, наконец, удалось выковырять из зуба засевший там кусочек мяса. — Искать отца! Он что, сбежал?
— Да.
— А у твоей матери небось новый хахаль, которого ты не любишь?
Воаз–Иахин попытался представить мать с кем‑то другим. Он быстро нарисовал себе соответствующую картину. Когда он убрал оттуда отца, то оказалось, что вместо него просто некого вставить. Смог бы его отец завести себе новую женщину? Он убрал из картинки мать. Без нее его отец выглядел совсем одиноким. Он встряхнул головой.
— У моей матери никого нет, — сказал он.
— Так чего тебе надо от отца, если ты его ищешь?
Слово карта пришло Воаз–Иахину на ум, но теперь это было уже не слово. Оно потеряло всякий смысл, стало пустым звуком. Нечто очень большое и в то же время очень маленькое в его мозгу оставалось, но места ему там не было. Он заерзал на сиденье. Водитель грузовика в своей странной фетровой шляпе без полей и с лицом, на котором отражалось слишком много, вдруг показался ему невозможным. Лев, подумал Иахин–Воаз в отчаянии, однако ощутил только пустоту на месте того, что покинуло его. Карта тела Лилы на полу в темной лавке. Пропала. Нет карты.
— Ну и? — сказал водитель.
— Он кое‑что обещал мне, — выдавил из себя Воаз–Иахин.
— Деньги, имущество, образование?
— Нет, другое, — сказал Воаз–Иахин. — Не хочу об этом говорить.
— Другое, — повторил водитель. — Нечто тайное, благородное, сокровенное, такое, что может быть только между мужчинами. А что дашь ему ты?
— Ничего, — ответил Воаз–Иахин. — Он ничего не хочет от меня взамен.
— Значит, ты тот, кто дарит, — заключил водитель и тяжело вздохнул. — Родители — это тайна. Иногда я думаю о своем отце и матери на протяжении десяти, а то и пятнадцати миль. Отец был состоятельный и известный человек, интеллектуал. Каждое утро он прочитывал газету от корки до корки, всю до самой последней строчки, и изрекал разные глубокомысленные мысли. А мать была шлюха.
— А кем был ваш отец? — спросил Воаз–Иахин.
— Сутенер, — ответил водитель, — и гомик в придачу. Классическая профессия, классические принципы. Иногда он в качестве особой милости занимался любовью с матерью, но иметь детей он не намеревался. Я представляю собой триумф блуда над сводничеством. Мать всегда говорила мне, что отцовство сломало дух моего отца. Он оставил семью, когда мне было пять лет. Я вырос среди черных шелковых трусиков, розовых кимоно, запаха вчерашних бокалов, пепельниц, набитых окурками, которые остались с прошлой ночи, и антисептиков. Так что я всегда говорю — будь себе и отцом, и сыном. Тогда ты сможешь иметь долгие объяснения с собою самим, а если что‑то тебя огорчит, ты сможешь успокоить себя тем, что ты ничем не хуже любого другого отца с сыном. Черное шелковое исподнее, знаешь ли, так приятно на коже, когда ты один.