— А вы, сударыня? — спросил констебль у Гретель.
— А я хожу во сне, — сообщила Гретель. — Понятия не имею, как я сюда попала. Мне так неловко.
— Вы двое оставайтесь здесь, — приказал констебль. Он открыл дверь будки, огляделся по сторонам и вышел наружу. Водители так и не покинули своих машин, так и сидели с поднятыми стеклами. Констебль подошел к первой машине, показал жестом, чтобы водитель опустил стекло.
— Почему вы остановились? — спросил у него констебль.
— Сам не знаю, — выдавил водитель. — Каким‑то образом моя нога отпустила акселератор и надавила на тормоз. Прямо и не знаю, как это случилось.
— Вы что‑то увидели перед собой?
— Абсолютно ничего.
Констебль перешел ко второй машине.
— Вы что‑нибудь видели? — спросил он.
— Только то, что машина, шедшая передо мной, остановилась так неожиданно, что я не успел надавить на тормоз, — ответил водитель.
— И все? — спросил констебль.
— Все, правда, — побожился водитель.
Констебль записал их имена, адреса и номера машин, и они медленно уехали.
Послышалось многоголосое завывание, и из‑за угла выскочили, слепя мигалками, две пожарных машины, скорая помощь и полицейская машина, резко затормозили рядом с ними. Из машин посыпались вооруженные люди.
— Где тигр? — спросили пожарники и полицейские в один голос.
— Какой тигр? — спросил констебль.
— Вы знаете, как я отношусь к любителям розыгрышей, Филипс, — сурово сказал суперинтендант полиции. — Вы потребовали пожарную машину, крепкую сеть, скорую помощь и клетку из зоопарка. Вот они все здесь. — В это время подъехал фургон из зоопарка. — Ну и где же этот ваш большой хищник или тигр или кто там?
— Вас, должно быть, этот тип разыграл, пока я лежал без сознания, — сказал констебль. — Я пытался разнять их и так сильно ударился головой об угол будки, что напрочь отрубился.
— Это вы говорили голосом констебля, пока он лежал без сознания? — спросил суперинтендант Иахин–Воаза.
— Не знаю, — ответил Иахин–Воаз. — Мне так неудобно.
На самом деле он был близок к обмороку. Сняв куртку, он обмотал ею свою руку, и теперь куртка намокла от крови.
— Что стряслось с его рукой? — спросил суперинтендант у констебля.
— Зубцы на ограде, — сказал Иахин–Воаз.
— У нее был нож, — сказал констебль. — Лучше отдайте его мне, сударыня.
Гретель отдала ему нож. Крови на нем уже не было.
— Вы берете их под стражу? — спросил суперинтендант.
— Я полагаю, — отвечал констебль, — что состояние умственных способностей этих людей таково, что они представляют собой опасность и для себя, и для других, так что лучше нам провести их освидетельствование в соответствии с Актом об умственном здоровье.
К Иахин–Воазу подошел один из приехавших работников зоопарка. Он был маленький, черный, постоянно озирался по сторонам и словно к чему‑то принюхивался.
— Джентльмен не будет возражать, если я взгляну на его руку? — спросил он.
Констебль помог размотать куртку и снять намокшие от крови кусок рубашки.
— И точно, — сказал человек из зоопарка Иахин–Воазу. — Очень и очень умственное. Как вас угораздило получить такие характерные отметины?
— Зубцы на ограде, — привычно ответил Иахин–Воаз.
— Нож, — перебил его констебль. — А может, она его укусила.
— Ну просто тигрица, — восхитился человек, показывая зубы и принюхиваясь.
Утро уже настало. Небо стало светлым, как днем. Облака над рекой обещали дождь, вода под мостами была темной и густой. Набережная оживилась движением велосипедов, машин и автобусов. Пожарная машина, завывая сиреной и слепя мигалками, уехала обратно. За ней последовала скорая помощь, тоже с включенной сиреной и мигалками, забрав Иахин–Воаза, Гретель и констебля. Замыкала процессию полицейская машина.
На месте остались только люди из зоопарка. Маленький черный человечек обошел будку, обследовал статую человека, лишившегося головы за то, что немного представлял себе, что есть истина, походил по набережной и тротуару. Ничего ему отыскать не удалось.
25
Миром владел глобальный заговор заправочных станций, монструозных цистерн, вышек и вообще тех абстрактных сооружений, которые выдают свое нелюдское происхождение. Наверху был стон проводов, громадные стальные опоры недвижно вышагивали по устрашенным пастбищам, мимо стогов, немых и слепых сараев, гниющих возле навозных куч телег, оканчивающих свои дни в таком же одиночестве, что и бурые хижины неподалеку, точно вылезшие из земли. Мы давно это знаем, говорили лачуги, чьи крыши поросли травой. Холмы холмились, коровы выпасались на молчании, козьи глаза были похожи на гадальные камешки. Яркие цветные сигналы передавали некие имена и символы через голову крыш и стогов, сквозь камень и дерево городов и весей. Плоть и кровь тщетно пытались скрепить между собой договор с помощью дыхания, ноги торопились, запинались, нажимали. Встречающиеся по дороге лица задавали вопросы без ответа. Ты! — восклицали лица. Мы!