Выбрать главу

— Та дорога! — вдруг воскликнула мать. — Там! Там через пять миль будет старый трактир, на путеводителе он обозначен пятью вилками и ложками. Мы опять проехали. Ты попросту не желаешь притормаживать.

Отец резко развернул машину, подрезав при этом фургон, который как раз собирался их обгонять, не удержался на дороге, перелетел через насыпь и врезался в дерево. Фары со звоном разлетелись. Из разбитого радиатора повалил пар. На секунду настала тишина. Я тут ни при чем, зашлась машина.

Это все она, подумал отец.

Это все он, подумала мать.

Это все они, решила Майна.

От этой семьи вечно жди таких вещей, подумал Воаз–Иахин. Мое счастье, если мне удастся поскорее убраться от них.

Заправочные станции, вентили, вышки и громадные стальные опоры, которые пересекали местность, хранили молчание.

Все сверлили взглядами всех. Похоже, никто не пострадал.

— Боже мой, — вымолвила наконец мать.

— Так, — сказал отец. — Очень хорошо. Теперь мы пойдем до твоего пятивилочного трактира пешком.

— Боже мой, — повторила мать. — Моя шея.

— Что там с твоей шеей? — спросил отец.

— Пока не знаю, — сказала мать. — Пока ничего, но иногда последствия шейного вывиха проявляются не сразу.

— Но сейчас‑то она в порядке, — сказал отец.

— Не знаю, не знаю, — сказала мать.

— Вы двое могли просто убить нас, — уничтожающе сказала Майна.

Отец выбрался из машины, чтобы поговорить с водителем фургона. У фургона была вмятина в боку и несколько глубоких царапин.

— Извините, — произнес отец. — Это я виноват. Я не заметил, что вы пошли на обгон.

Водитель фургона покачал головой. Это был большой человек с кротким лицом и редкими усиками.

— Бывает, — отозвался он на своем языке. — Вы из другой страны, еще не привыкли к нашим дорогам.

— Виноват был я, — сказал отец уже на этом языке. — Я не посмотрел, не увидел. Сожалею.

— Мы должны заполнить бланки с подробностями аварии, — сказал водитель фургона. Они обменялись водительскими правами, страховыми картами, записали все данные.

— Я была уверена, что что‑то произойдет, — заявила Майна Воаз–Иахину. — Я это чувствовала. Если посадить моих маму с папой в абсолютно неподвижный ящик, без колес и без двигателя, они попадут на нем в аварию с помощью психокинеза.

С машиной уже ничего сделать было нельзя. Они погрузили багаж на фургон и доехали до заправочной станции. Здесь они договорились о том, чтобы отбуксировать разбитую машину и взять напрокат другую.

— Теперь мы можем поехать в тот пятивилочный трактир, — сказал отец. Водитель фургона предложил их довезти, и все забрались в фургон, один Воаз–Иахин остался снаружи.

— Ты же знаешь, что тоже приглашен, — сказал отец. — Мы поедем в порт, как только достанем другую машину. — Прошу тебя, сказали его глаза, не уходи от нас. Люби мою дочь. Пусть она цветет для тебя.

— Большое вам спасибо, — поблагодарил Воаз–Иахин. — За вашу щедрость спасибо, но отныне я должен снова путешествовать в одиночку.

Останься, умоляли глаза матери. Она не ладит с отцом, но ладит с тобой.

Воаз–Иахин поцеловал Майну на прощание, пожал руки отцу и матери, не глядя им в глаза. Майна написала свой домашний адрес на клочке бумаги, сунула его в карман Воаз–Иахину. Он пошагал по дороге прочь от заправочной станции.

— Как вам удалось это? — слышал он рассерженный голос Майны сзади до того, как фургон отъехал. — Как вам все время удается всех отпугивать?

26

Иахин–Воаза привезли в ту же самую больницу. Уже знакомый ему доктор заметил его у регистратуры и увлек за собой, поманив заодно и констебля. Гретель осталась в приемной под надзором другого констебля.

— Меня это ничуть не удивляет, — заявил доктор. — Я знал, что рано или поздно дело дойдет до полиции. Что, ограда снова вцепилась в вас своими зубцами?

— Снова, — ответил Иахин–Воаз.

— Ну что ж, — сказал доктор. — Вот что я вам скажу, мой дорогой. Если вы собираетесь оставаться в этой стране, вам придется выучить местные правила. Эта ваша возня с хищниками тут не пройдет. Животных держат в зоопарках для развлечения публики, а не для религиозных обрядов разного пришлого элемента. — Он повернулся к констеблю. — Он здесь уже второй раз.

Констебль не желал быть втянутым в дискуссию о хищниках.