Карин Клеман: «Забастовка для большинства уже не экстремистская акция»
С директором Института «Коллективное действие» Карин Клеман беседует член Редакционного Совета «Левой политики» Алексей Козлов.
Большинству левых активистов имя Карин Клеман хорошо знакомо благодаря деятельности возглавляемого ей института. Несмотря на «академическое» название, ИКД — организация, непосредственно вовлечённая в общественную жизнь и играющая немалую роль в развитии российских социальных движений. Однако Карин не только левый активист, она ещё и социолог, который исследует проблемы трудовых отношений и общественной жизни.
Вы живёте в России больше 10 лет. Какие изменения в рабочем, протестном, социальном движениях произошли за этот период?
Первый раз я приехала в Россию в 1994 году. Это был период депрессии. В социальном, психологическом смысле российское общество находилось в состоянии глубокого шока из-за тех быстрых перемен, которые происходили в стране. Тогда был самый большой спад активности людей.
Если смотреть на тенденции, то первый массовый всплеск происходил в конце 80-х — начале 90-х. Это и шахтёрское движение, рабочее движение в целом, неформалы, экологическое движение, национальное движение в республиках и т. д. Много разных людей не то чтобы объединились, но получилось так, что все более или менее одновременно вышли на улицу. Везде происходили массовые митинги, в том числе и в Москве. На этой волне и случился распад Советского Союза, перемена власти. Но после прихода Ельцина и команды так называемых демократов вся эта активность сошла на нет. Тому несколько причин. Во-первых, у многих было ощущение, что они добились своего. Произошла смена системы, наступили демократия, рынок. И каждый понимал под этими словами, что хотел. Ельцин представлял свою команду как «глас народа», который реализует надежды людей, реструктурирует общество, обеспечивает реформы и движение к демократии, рыночной экономике.
Кроме того, общественный дискурс в начале 90-х был такой: интеллектуалы, журналисты, политики говорили, что политика — это дело профессионалов. Многие говорили так: «Помитинговали, развлеклись немного, и хватит. Теперь займитесь своими делами». Я утрирую, но всё это наглядно видно из статей и выступлений того периода. Политическая элита и интеллигенция откровенно презирали простой народ. В их глазах любой протестующий был идиотом, консерватором, который испытает ностальгию по старой коммунистической системе и не может адаптироваться к новой жизни. Вот такая операция по дискредитации протестного и, если хотите, рабочего движения.
Потом случился 1993 год. На мой взгляд, это было чисто политическое столкновение, которое стало концом даже видимости демократии. Но, тем не менее, это был микроконфликт, в котором участвовало очень мало людей. Приехали, конечно, какие-то активисты из регионов, но в основном страна пассивно наблюдала за тем, что происходит в Москве. После произошедшего перелома наступил самый крупный спад активности населения вплоть до 1996 года. Люди не хотели заниматься политикой, совершенно отошли от этого «грязного дела». Кроме того, я всегда говорю, что когда люди сидят в дерьме, их мало заботят проблемы самоорганизации или участия в коллективных акциях. Люди были заняты выживанием, они, как это принято говорить, выкручивались. Это было царство неформальных практик для спасения себя и своих близких.
Начиная с 1996 года в связи с тем, что ощущалось большое недовольство ельцинской властью, олигархами, последствиями приватизации, а также потому что люди уже пожили какое-то время в этой системе, вновь начался небольшой подъём. На этот раз это больше касалось рабочего движения. Самый известный случай — это рельсовая война. В 1998 и 1999 годах во многих регионах были случаи захвата предприятий, создавались народные предприятия, коалиции между разными профсоюзами, рабочими комитетами, в основном для того, чтобы спасти предприятия от недобросовестных работодателей, которые в своё время купили эти заводы не для того, чтобы они работали, а чтобы обанкротить их. Рабочие боролись за сохранение производства. Мы знаем достаточно успешные примеры на целлюлозном комбинате в Выборге, на Ясногорском комбинате. Был опыт длительного самоуправления и рабочего контроля. Но со временем эти попытки сошли на нет. К сожалению, такова реальность капиталистического уклада.