Ошибётся тот, кто сочтёт наш подход направленным против левой теории. Наш подход направлен не против теории вообще, важность которой мы вполне понимаем и признаём, а против той теории, которая самонадеянно пытается противопоставить левых массам, культивируя чувства сектантства и элитарной замкнутости. Левое движение в России нуждается в теории, которая могла бы быть мощным инструментом социальной коммуникации. Такая теория должна служить не для целей критики и бесконечных утончённых «дискуссий», а для воздействия на сознание масс. Следовательно, новая левая теория должна говорить на массовом языке о массовых вещах: компьютерных играх, социальных сетях, употреблении наркотиков. Основной вектор новой левой теории должен определяться, на наш взгляд, признанием того, что культура труда окончательно ушла в прошлое. Современное массовое общество существует в условиях культуры праздности, язык и содержание которой как раз и предстоит освоить демобилизованному активизму.
Поиск новых форм должен осуществляться путём повседневной практики. И разговоры о том, что «никто не будет это делать», «это никто не поймёт» не должны мешать пробовать и искать. И начать можно с самых простых вещей, которые никто не делает: оказать помощь соседу, проявить внимание к незнакомцу. Необходимо вновь и вновь обнаруживать и проявлять этическое содержание левых идей. Политика и экономика — ничто без этики. Это хорошо понимают противники левых. Это должны отчётливо понять левые. Давайте отступим к повседневности! Давайте остановимся и твёрдо определим свои этические основания! Не впереди человечества, не позади него, а вместе с человечеством должно идти левое движение.
P.S. Эта статья — не провокация, а призыв к дискуссии и совместным действиям. К действиям, которые люди будут делать действительно совместно. И здесь не должно быть места высокомерию, снобизму и брезгливости. Есть люди, которые хотят выразить свой протест, люди, которые недовольны существующим порядком вещей, если исключить их из процесса борьбы и сопротивления потому, что они недостаточно или чересчур левые, — это будет равносильно воспроизведению логики существующего порядка, где мы исключены отовсюду.
Стокгольмский синдром левого движения
Кирилл Мартынов
Ни один разговор о политике в современной России не обходится без упоминания государства. Мы склонны обвинять государство во всех наших бедах и одновременно требовать от него немедленного решения всех наших проблем. Подобные настроения широко распространены в обществе, они затрагивают практически все основные социальные группы (за исключением разве что немногочисленных предпринимателей, предпочитающих в целях самосохранения в основном действовать непублично). Социологические опросы демонстрируют, что отношение граждан России к государственной власти глубоко амбивалентно: государству не доверяют, его боятся, но одновременно на него возлагаются практически все надежды.
Возможно, самый яркий сюжет такого рода за последнее время — это стремительный визит премьер-министра Путина в Пикалево, где местные заводы встали из-за нерадивости частных собственников, оставив людей без зарплат. Путин в данном случае является архаическим олицетворением государства как вотчины государя. С ним жители моногорода связывали свои поиски правды, от него получили спасение. Принципиально здесь то, что никаких иных инструментов регулирования, решения социальных проблем в российском обществе сегодня просто нет. Последний тезис является, по сути, предметом общественного консенсуса и действует повсеместно. Лишь государство уполномочено решать проблемы — это утверждение, сформулированное, как правило, имплицитно, никого не смущает. На противоположном полюсе от Пикалево находится, например, майор Дымовский, методично записывающий свои обращения к главе государства, переходя в них от жалоб к угрозам.
Примеры такого политического инфантилизма, настойчивого желания спрятаться за мощную государственную спину можно приводить бесконечно. Наше общество не мыслит себя без государственных костылей, и это, на мой взгляд, является его — или точнее нашим — главным симптомом. Никто не желает брать на себя ответственность. Никто не хочет решать своих проблем. Никто не пытается осознать и сформулировать свои коллективные интересы и сообща отстаивать их, защищая, в том числе от посягательств вездесущей власти суверена. Следствием этого становится государственная монополия не только на узаконенное насилие, но и на выражение мнений в средствах массовой информации, контроль над ресурсами, перераспределение благ (и, в частности, на пресловутую национализацию убытков) и ограничение гражданских прав. Такое положение вещей, появление авторитарного политического режима, выглядит естественным в абсолютно пассивном обществе, где единственной мотивацией для возвышения голоса «простым человеком» является очередная жалоба властям. Наш диагноз предельно прост: речь идёт не просто о патернализме, но о патернализме систематическом и тотальном, который делает нас заложниками государства. Привыкнув к своему положению, мы развиваем в себе стокгольмский синдром, симпатию к террористам.
Такова печальная картина нынешней российской действительности. Эффективные действия государства при этом являются, скорее, пропагандистским механизмом, использующимся для консолидации общества, чем реальной практикой. Для успокоения масс день за днём воспроизводятся знакомые информационные паттерны: прилетит министр чрезвычайных ситуаций и прекратит катастрофу, взяв риск и ответственность на себя, выступит премьер-министр и наведёт порядок, президент создаст очередной нацпроект, который будет надёжно защищён от рейдеров. Однако в реальности государство слабо и беспомощно, раздираемо противоречиями внутри правящей элиты, а «вертикаль власти» существует и функционирует лишь тогда, когда это выгодно всем заинтересованным сторонам.
Вспомним, как совсем недавно президент Медведев был вынужден предлагать поправки в уголовно-процессуальный кодекс, согласно которым граждан, подозреваемых в мошенничестве, нельзя арестовывать. Зачем это потребовалось Медведеву? Ведь во всём мире мошенники, как правило, находятся во время следствия под арестом: ведь иначе они могут повлиять на ход расследования, используя свои «профессиональные» навыки и связи. Суть предложений Медведева сводилась к тому, что он пытался защитить предпринимателей от произвола со стороны российских правоохранительных органов, использующих уголовное судопроизводство для давления на неугодных и не желающих «делиться» бизнесменов. У президента не было для этого иного механизма кроме предложения законодательного запрета арестов. О каком сильном государстве мы можем говорить, когда верховная власть лишена возможности контролировать политику своих силовых ведомств? В России эффективная государственная политика существует лишь на гербовой бумаге, да ещё в зоне личных хозяйственных интересов тех или иных представителей власти.
Однако когда жители Пикалево становятся заложниками государства, это понятно и простительно. В конце концов, в России существует вековая традиция ожидания барина, который приедет и рассудит. Хуже, когда в той же логике начинают рассуждать и действовать левые интеллектуалы и активисты. Мой основной тезис заключается в том, что провалы актуальной левой политики в России носят не случайный и не тактический характер, но обусловлены систематическим идеологическим дефектом в мышлении, заставляющим левых постоянно апеллировать к государству, фиксируя его бездействие и вину за это бездействие, призывая активнее вмешиваться в нашу жизнь. Речь, конечно, не идёт об анархистах, которые, по крайней мере, в этом пункте сохраняют верность идеалам. Однако традиционные марксисты, чей опыт с неизбежностью обусловлен существованием советского государства, мыслят именно в этой логике. Пора, наконец, понять, что СССР больше нет и что вероятность его повторного появления на мировой политической карте близка к нулю.
Теоретически левые должны быть авангардом обществу, деятельными, свободными индивидами, объединёнными в мощные коллективы. Об этом нам говорит любая революционная теория от Маркса до Грамши. В актуальной российской действительности значительная часть левой политики строится по модели арьергардного боя вокруг вопроса о том, кто лучше защищает и соответствует интересам наиболее пассивной части общества. То есть ностальгически настроенных пенсионеров, рабочих, не способных самостоятельно создать себе профсоюзы, молодёжи, которая настаивает на своём образе «социального инвалида», нуждающегося в защите со стороны государства. Тактика левых остаётся чрезвычайно примитивной. По сути, речь о стандартной последовательности действий: мы обнаруживаем некий факт социальной несправедливости, распространяем информацию о нём, а затем возлагаем вину за него на государство (чаще всего государство охотно соглашается с такой постановкой вопроса, поскольку она даёт ему право на интервенцию) и умываем руки. Левые сделали своё дело, наступает ход власти. Единственной нашей задачей остаётся мониторинг действий или бездействия государства и постоянная критика вне зависимости от степени её конструктивности.