Однако по мере того как доверие к рублю возрастало, появился интерес к накопительной части пенсии. Это не снимало беспокойства граждан по поводу роста потребительских цен даже на фоне укрепления рубля к американской валюте. Обществом ощущалось, что ни один из денежных знаков не гарантирует им сохранности и ценности накопительной части пенсии. В 2008–2009 годах произошло падение на фондовом рынке, что объективно поставило вопрос о правильности и ошибочности вложения в них пенсионных накоплений. Само по себе колебание фондовых рынков является нормальным явлением в условиях капиталистической рыночной экономики. Подобные факторы власти должны были бы учесть при старте реформы, но они не учли их. Чиновники позаботились о превращении пенсионных накоплений в капитал, но не сделали тех, кто создал эти деньги, заинтересованными в управлении, не создали сколько-нибудь открытых и прозрачных схем доступа людей к контролю за собственными накоплениями.
Провал реформы стал очевиден в тот самый период, когда в российском обществе сформировались слои работников потенциально заинтересованные в накопительном формате пенсии. Это представители интеллектуально весомых профессий, квалифицированные рабочие, средний управленческий персонал, увлечённые своей работой и не стремящиеся к раннему выходу на пенсию люди. Их интересы не были учтены, их не собираются учитывать и на современном этапе реформы.
Пенсионная реформа представлялась обществу как способ избавить людей от необходимости отчислять средства ради других. Каждый гражданин должен был отныне накопить на собственную пенсию.
На первых порах правительство делало вид, будто проблемы не существует, а позднее сами же стали ссылаться нас низкую доходность накопительной части пенсии как основание для её отмены. Задним числом, когда обесценивание рубля уже стало очевидным, правительство предложило заменить рублёвый эквивалент некими баллами, конкретное наполнение и обеспечение которых остаётся категорически непонятным не только населению, но и значительной части экспертов.
Реформаторы также проигнорировали общеизвестную нестабильность экономического роста — его прерывистый характер. После периода подъёма наступил кризис мировой экономики, что с 2008 года привело к падению курса ценных бумаг, двум девальвация рубля (2008–2009 годы и 2014–2015 годы) и падению цен на нефть в 2015 году. Эти события окончательно выявили слабость и уязвимость российской пенсионной системы. Обнаружилось так же, что ПФ не имеет собственной рентной базы и всё время нуждается в государственных субсидиях. Это ставится в вину трудящимся и пенсионерам, которые якобы стремятся «паразитировать» на нефтяных доходах правительства. Между тем именно правительство должно было решить вопрос о создании рентной базы для пенсионных накоплений, независимой от нефтяных доходов.
Потому совершенно не случайно, что в 2008 году потребовался новый этап реформы — её коррекция. Для населения новая «пенсионная формула» оказалась полной загадкой. Пресса сообщала: «Новоиспечённые российские пенсионеры жалуются, что не могут узнать размер своей пенсии до того, как начинают её получать, а Пенсионный фонд требует дополнительные документы»3. При этом, однако, сам ПФ не может раскрыть всех расчётов.
Единый социальный налог был заменён на страховой платёж в 34 % для зарплаты до 415 000 рублей в год (463 000 рублей — 2011 год, 512 000 рублей — 2012 год). Правительство назвало это повышением независимости пенсионной системы, поскольку 26 % из общей суммы страховых платежей должно было напрямую идти в Пенсионный фонд, минуя федеральный бюджет. Ранее же единый социальный налог (отменён в 2010 году) составляла 26 %. Страховой платёж не удержался на 34 %, и затем сполз до 30 %4. Слишком большим оказалось возмущение работодателей. Формально же это повышение должно было приблизить пенсию к 40 % заработной платы, что установлено рекомендациями Международной организации труда5.