Это ярко подтверждается и воспоминаниями американского банкира российского происхождения Бориса Йордана, который рассказывал, как в сентябре 1992 г. к нему обратился Чубайс, возглавлявший Госкомимущество, с просьбой срочно разработать программу приватизации[20]. Срочность объяснялась тем, что 9 декабря должен был открыться очередной съезд народных депутатов, и правительство хотело начать приватизацию до этого, поставив народных избранников перед фактом. Пропустив многие стадии работы в ущерб качеству, разработчики успели в срок, и программу запустили за день до открытия съезда. Внук белого эмигранта с удовлетворением констатировал, что за короткий срок он и его коллеги смогли добиться того что не удалось его делу во время Гражданской войны. Они изгнали государство из отношений собственности[21]. Этот красноречивый эпизод свидетельствует не только о закулисной роли западных кукловодов и об их подлинном отношении к демократии, но и о том, что, направляя реформы в России, они руководствовались ненавистью к нашей стране, чувством мести к своему поверженному противнику, комплексом неполноценности за перенесённый страх перед коммунизмом. Их чувства вполне понятны. Менее понятна наша готовность смириться с реформами, проистекающими из такого нечистого источника.
Анализ показывает, что в проведении российских реформ органически слилось стремление советской бюрократии превратиться из государственных чиновников в частных собственников и стремление правящих кругов Запада навязать историческому сопернику свою систему ценностей. Этот факт является ярким подтверждением концепции «термидора» Л. Троцкого, т. е. учения о буржуазном перерождении русской революции, произошедшем в результате победы сталинизма в СССР[22]. Таким образом, говорить о независимости нашей страны, как и её соседей по СНГ, в проведении радикальных экономических реформ не приходится. Этим определилось и само содержание стратегии преобразований.
В начале 1990-х годов практически не было западного или отечественного «светила» либеральной экономики в России, которое не рекомендовало бы легализовать теневой капитал. Утверждалось, что в советской системе люди с деловыми способностями могли реализовать себя только в сфере криминального предпринимательства. По существу, в сознании сторонников радикальных рыночных реформ преступный мир играл такую же роль главного строителя нового, капиталистического общества, какую в мышлении марксистов рабочий класс в создании социализма. Считалось, что самое главное — любой ценой как можно быстрее сформировать класс частных собственников, который исключит саму возможность т. н. «коммунистического реванша». В дальнейшем «невидимая рука» рынка, т. е. условия рыночной конкуренции, приведут к перераспределению собственности от неэффективных к эффективным предпринимателям. Экономическая эффективность будет обеспечена автоматически, как нечто само собой разумеющееся.
Этим и определялся характер приватизации, что можно увидеть из материалов официального доклада Счётной Палаты РФ[23]. О масштабах дотаций частному сектору можно судить по тому факту, что государство выручило от приватизации менее 5 % рыночной стоимости своей бывшей собственности[24]. Государственные предприятия продали по цене в 20–30 раз меньшей, чем их реальная стоимость[25]. Несмотря на то, что упомянутые выше выводы Счётной Палаты носят официальный характер, никаких юридических последствий приведённые оценки конкретных сделок по приватизации не имели.
Социальная сущность приватизации очевидна — это экспроприация прав подавляющего большинства россиян в интересах формировавшегося из бюрократии, интеллигенции и криминалитета (см. выше) нового класса собственников[26]. В этом же направлении действовали и другие аспекты реформ. Так, либерализация цен, т. е. освобождение ценообразования от контроля государства, привела к их взвинчиванию новыми собственниками. Начавшаяся инфляция вызвала обесценение доходов и сбережений рядовых граждан. По существу произошла конфискация трудовых доходов и сбережений в пользу нарождавшегося крупного капитала. Ту же цель преследовала и политика т. н. «финансовой стабилизации». Разумеется, официально провозглашалось, что ограничение количества денег в обращении необходимо, чтобы гарантировать стабильность доходов рядовых граждан. Однако задержки выплат заработной платы на полгода и больше, урезание пенсий и социальных пособий ясно показывали, за чей счёт шла борьба с инфляцией, призванная стабилизировать прибыли капиталистов, Приватизация, либерализация и финансовая стабилизация, предполагающая урезание социальных расходов государства, это альфа и омега «Вашингтонского консенсуса».
20
Desai Р. Conversations on Russia. Reform from Yeltsin to Putin. - Oxford: Oxford University Press, 20 06, pp. 291–293.
23
Анализ процессов приватизации государственной собственности в Российской Федерации за период 1993–2003 годы / Под ред. Степашина С. — М.: Издательство «Олита», 2004, 476 с.
24
Меньшиков С. Анатомия российского капитализма. — М.: Международные отношения, 2004, с. 61–62.
25
Волконский В. Институциональные проблемы российских реформ. — М.: Диалог-МГУ, 1998, с. 12–13.
26
Подобный вывод нередко оспаривают на том основании, что, мол, и не было у советских граждан никаких прав, стало быть и экспроприировать было нечего. Действительно, советские люди были лишены политических прав и свободы слова. Однако с их социально-экономическими правами дело обстояло сложнее. Л. Троцкий точно определил советский строй как «искажённое рабочее государство». Через общественные фонды потребления — систему социальной помощи, бесплатного здравоохранения и образования — каждый советский гражданин получал некоторую долю доходов от государственной собственности. С точки зрения современной теории собственности, рассматривающей её как пучок правомочий, это значит, что каждый советский человек был сособственником всего, чем владело государство. Как уже сказано, в ходе приватизации было обещано «сделать собственником каждого». В действительности же права рядовых граждан были узурпированы новоявленной «элитой».