Тихая гавань «советской империи», в которой, в отличие от России, балтийских республик или соседней Украины, толком не было ни настоящих диссидентов, ни убеждённых националистов. Главный и единственный бунтарь-интеллектуал писатель Ион Друцэ, ставший объектом травли со стороны местного партийного руководства, вынужден был эмигрировать из Кишинёва в Москву, где приобрёл заслуженную мировую славу. Аграрно-технологический, научный, образовательный, да и бытовой уровень жителей Молдавии служил в это время предметом зависти не только для жителей Средней полосы России, но и соседней социалистической Румынии. До сих пор на памяти молдаван автобусы с румынскими туристами, скупавшими во время своих «шквальных шопингов» электроприборы, бытовую технику и почему-то газовые баллоны.
В то же время фрондирующие пируэты Николае Чаушеску, особенно его национал-коммунистические теоретические изыски в сочетании с прозрачными претензиями на Бессарабию заставили советских идеологов-охранителей ограничить молдаван в правах на «интернационализм». Советский интернационализм для молдаван было дозволено проявлять исключительно в восточном направлении. Любопытство и интерес к Румынии и всему румынскому — от фильмов до художественной литературы, от эстрады до румынской латиницы — оказались под строгой опекой органов госбезопасности. Популярный в то время румынско-французский фильм «Даки» можно было посмотреть разве что в ближайшей Одессе или Черновцах, но отнюдь не в Кишинёве. Зато советский молдавский фильм «Табор уходит в небо», оказался не только самым кассовым за всю историю советского проката, но и самым кассовым в Румынии. В Румынии этого времени особой популярностью пользовалась и молдавская эстрадная музыка, и молдавские писатели.
Эта попытка изолировать вполне конкурентоспособную молдавскую культуру, оградить её от диалога с культурой соседней Румынии создала в среде молдавской интеллигенции достаточно душную и герметическую атмосферу. Чем запретней становился «румынский плод», тем он казался слаще. Молдавские лауреаты премий Ленинского комсомола, авторы многочисленных стихотворений, поэм и пьес о Ленине и «бессарабском подполье» ждали полноценного национального признания и триумфа, а появившаяся на волне советской модернизации многотысячная читающая молдавская научно-техническая и творческая интеллигенция желала видеть общее румынско-молдавское культурное наследие без купюр партийной цензуры.
Мы все хорошо помним, по каким идейным изломам с треском обваливалось здание Советского Союза. Ни в одной из союзных республик этот перелом не произошёл на столкновении «проклятого советского прошлого» с неким новым осмысленным проектом, устремлённым в будущее. Везде и всюду из потайных сундуков доставали изъеденные нафталином знамёна славных и великих предков, мужественных и независимых государственных предтеч — империй, княжеств, ханств, оказавшихся в плену глобального большевистского капкана.
Так было везде. Кроме Молдавии. Только здесь в день торжественного провозглашения независимости было поднято знамя соседнего государства. Только эта республика приняла Декларацию, в которой независимость объявлялась исключительно по отношении к СССР, но оставляла большой простор для самых двусмысленных толкований судьбы этой независимости в будущем. «До-большевистское великое прошлое» было опознано Верховным Советом Молдавии в облике Румынии межвоенного периода. Иного ближайшего «добольшевистского» прошлого в истории Молдавии пробудившиеся борцы за независимость отыскать не успели.
В следующих созывах молдавского парламента уже не было доминирующего представительства советской творческой интеллигенции, в одночасье ставшей прорумынской и унионистской. Унионисты были вытолкнуты на обочину политического процесса. Но дело было сделано. Советская европейская витрина — Молдавия — раскололась на части. Программа ликвидации молдавской независимости заработала с первых часов её объявления.