Но главная черта империи — та самая «мегамашинность». Характерно, что Проханов взял за основу своей метафоры именно машину, а не, скажем, организм. Показательная проговорка: в отличие от живого организма машина — сколь угодно мощная — мертва. Ничего живого и ничего человеческого в ней нет.
Гениальный образ империи — Российской, но вообще-то и любой — нам оставил Пушкин. Непоколебимый и равнодушный Медный Всадник, чуждый всему человеческому и готовый затоптать Евгения даже за робкое «Ужо тебе!» — империя в чистом виде. Аппарат, машина. При создании эту машину, конечно, на что-то запрограммировали — но затем она, как всегда и бывает, обрела собственные цели и собственную логику. И только кажется, что император — или тот, кто его заменяет — машиной управляет. На самом деле он может делать лишь то, что соответствует её целям. Цель же у империи всегда одна: становиться всё сильнее и подавлять любое сопротивление. Остальное для неё вторично.
Выше мы уже назвали тех, кто стремится к империи. Но это вовсе не значит, что все перечисленные категории людей в ней заинтересованы. Желать — и действовать — можно и вопреки своим интересам, если эти интересы недостаточно ясно осознаны. Поэтому теперь поставим вопрос иначе: а кто, собственно, заинтересован в империи?
Империя есть государство. А государство — это не леса-поля-реки, не заводы-фабрики, и даже не армия. Государство — это чиновничий аппарат; всё остальное существует как бы «при нём».
Любой империи — коммунистической (если предположить, что такая империя вообще возможна), либеральной, фашистской или теократической — неизбежно понадобятся «сильные управленцы», «крепкие хозяйственники», «опытные организаторы» etc. Империя — это прежде всего огромное количество начальственных кресел, каждое из которых — с кабинетом, автомобилем, водителем и обязательной длинноногой помощницей. И, что самое сладкое — с властью.
Именно поэтому наши державники так отчаянно пытаются разглядеть в Путине долгожданного императора. И уже почти получается. Сами видите, государство у нас — сильнее некуда (по крайней мере, в том, что касается внутренних дел), власть — вполне единоличная, чиновничья пирамида — сильна, стройна и уже почти всепроникающа, человеческая личность практически ничего не значит… Чем не империя?
Правда, нужно оговориться: державность вовсе не является идеологией правящей бюрократии. Сами подумайте: зачем этим господам империя (хоть с большой буквы, хоть с маленькой)? Им и без того хорошо — а в империи ещё и работать придётся.
Но державность — это как бы защитный кокон вокруг бюрократии (недаром Путин с первых месяцев начал разыгрывать эту карту). Общая схема такова: если человек мечтает о создании/воссоздании империи, то он не станет выступать против существующего государства и стремиться к его разрушению. Скорее наоборот, такой державник будет всемерно помогать государству в надежде, что со временем из него вырастет империя. Особенно если во главе его стоит такой деятель, как Путин — которого журнал «Русский дом» ещё в 2000 году объявил двойником Юлия Цезаря.
Путин — тот, которого мы все знаем — вырос из мечты об империи. Он, можно сказать, весь состоит из имперской риторики (не путать с политикой — тут он ведёт себя как обычный ограниченный бюрократ, коим на самом деле и является). И чем меньше Российская Федерация становится похожа на империю, тем больше ею притворяется.
Что любопытно, в этом же направлении действует и оппозиция. Кажется, что они с властью (начиная с 2000 года) состязаются — кто кого «переимперит». Все оппозиционные партии (разумеется, парламентские — о других сейчас речь не идёт) наперебой заявляют, что они — государственники, что они хотят сделать Россию великой державой (как вариант — «возродить» её) и помочь ей занять подобающее (подразумевается, что достаточно высокое) место в мире. Как ни странно, особенно на этом поприще отличилась именно КПРФ: в рассуждениях её лидеров и идеологов слово «государство» упоминается почти исключительно в положительном контексте (разумеется, без упоминаний о его буржуазности), а СССР предстаёт как прежде всего империя, а уж потом — всё остальное.