Общество почувствовало перемены к худшему. Но государство не дало к середине 2014 года ещё достаточно оснований говорить, что именно оно — благодаря увольнениям в госсекторе и сокращению социальных расходов — подстёгивает кризис. Оно ещё только готовилось ко многим таким шагам. Зато тарифы для населения оно «заботливо» повышало. Достаток миллионов российских домашних хозяйств упал. Опустился рубль, и опустились реальные доходы граждан. И не нужно думать, что решение ЦБ отпустить российскую валюту в «свободное плаванье» это не «жёсткая экономия». Это именно она, но исполненная в условиях страны периферийного типа, где о твёрдости денег не слишком заботятся.
Потребители действовали в весенней гонке 2014 года рационально, покупая непродовольственные 12 товары за счёт сбережений. Но это был ограниченный рационализм, рационализм бедных. Было бы вернее заранее увести сбережения в доллары или евро, выбрав большой и надёжный банк, но сбережения слишком малы. Однако это не означает, что падение курса рубля для них не ощутимо. Потому такие резервы (особенно если у людей есть своё жильё) лучше было потратить, купив нужную вещь, пусть даже отчасти в кредит.
Потребительское оживление на такой основе говорило ещё и о низком фактическом доверии к правительству, которое обещало рост экономики и уровня жизни из года в год, в том числе с началом «второго кризиса». В эти позитивные прогнозы россияне больше не верили, зато они верили в рост инфляции. Их активизация как покупателей носила запоздалый характер. Но ещё более запоздалым оказывалось признание властями возвращения экономики в состояния кризиса, который наступал неспешно, но уверенно.
В политических верхах России на стыке 2013-2014 годов обсуждалось много вопросов. Особо выделяется здесь проблема «медленной деофшоризации» экономики. Вопрос этот верхи ставили отдельно от проблем, созданных членством России в ВТО и необходимости проводить жёсткую протекционистскую политику.
Без этого немыслимо вывести из кризиса ТС как проект интеграции и добиться роста экономики. Вопрос о борьбе с офшорами важен, но он не имеет смысла в обособленном рассмотрении.
Давление на офшоры — которое провозгласили российские власти — не заставит отечественные капиталы инвестироваться в страну. Сила в этом вопросе также бесполезна, как и сладкие уговоры, на которые ушли 2012-2013 годы. Капиталы просто могли уйти дальше от России и всё. Капиталы хотели видеть растущий рынок, как хотят они этого всегда, на него они готовы были явиться, и тогда двойное обложение с офшорами, что огласили власти, начало бы помогать экономике. Но в реальности в 2014 году всё обстояло иначе: продолжался отток капиталов. Правительство же упрямо желало, чтобы капиталы пришли и сделали работу и за себя, и за него. Вот об этом ничего не сказал ни один из российских высших чиновников, хотя им известно как изменилась экономическая статистика России с лета 2012 года. Она стала хуже и будет хуже по итогам 2014 года.
Министры в рамках своей логики правы. Экономить бюджетные средства становится всё нужнее. Но правы они только если признать, что курс «жёсткой экономии» есть единственное лекарство для экономики. Между тем оно является таким только для «врачей» неолиберальной школы. А именно они виновны в возрождении кризиса. Именно они упустили время, что почти чудом получила страна. Они потеряли попусту 2010-2011 годы, когда США и Китаю удалось добиться стабилизации мировой торговли и финансов. В итоге же платить за безответственность министров-экономистов должен будет класс трудящихся. И он уже платит.
«Жёсткая экономия» предполагает перекладывание издержек кризиса с капитала и его бюрократической системы на низшие классы. Но беда этой излюбленной неолибералами политики в её нынешней неэффективности. Она щедро даёт средства корпорациям, но изымает их у населения, расширяя в итоге материальную основу кризиса.
Анна Очкина
Отобрать нельзя оптимизировать
Россия, в отличие от ряда европейских стран, не заявляет прямо о введении мер жёсткой экономии, но вся социально-экономическая политика российского государства сегодня это политика сокращения социально эффективных расходов. И социальные последствия такого сокращения не смягчаются, а в стратегическом плане даже усиливаются его идеологическим и организационным оформлением. Чтобы понять, что на самом деле происходит с государственными расходами в России, нужно проанализировать три особенности российской модели экономии расходов в социальной сфере.