После того как Кейл обнаружил Искупителей, он минут десять размышлял: не бросить ли тех, кто остался в Святилище, и не сбежать ли в Мемфис одному, пока это еще возможно? Кляйсту он вообще ничем не обязан. Смутному Генри — чуть больше. А девочка так должна ему: он уже один раз спас ей жизнь. Подобно тому, как у осьминога меняется окраска перед лицом опасности, когда красные и желтые волны пробегают у него под кожей, так желание сбежать и необходимость вернуться прокатывались в голове Кейла, сменяя друг друга и перемешиваясь. Резоны, побуждавшие его исчезнуть, были очевидны, мотивы, обязывавшие вернуться, — смутны и туманны, но именно отливная волна последних заставила его с огромной неохотой, мысленно проклиная все на свете, устремиться назад, к отряду ищущих его псов и священников.
Несмотря на то что он был с ног до головы обмазан глиной, Кейл старался держаться от собак с подветренной стороны, не отставая от преследователей больше, чем на полмили. Часа через два, как он надеялся, Искупители приостановят поиски и направятся к Святилищу. Кейл понимал, что так просто они не сдадутся, что это была лишь первая вылазка в надежде поймать беглецов по горячим следам. Обычно она увенчивалась успехом, но если за первые тридцать часов никого найти не удавалось, поиски возобновлялись, и тогда уже высылалось не менее пяти отрядов, которые продолжали охоту до бесконечности. Впрочем, до бесконечности искать никогда не приходилось: два месяца были самым долгим сроком, в течение которого послушник когда-либо оставался не пойманным, потом следовало наказание, и оно было ужасным настолько, что не поддавалось никаким описаниям.
Продолжая держать дистанцию и оставаясь с подветренной стороны, Кейл незаметно следовал за Искупителями в течение следующих двенадцати часов, постепенно сближаясь с ними и бдительно следя, не появились ли признаки того, что собаки учуяли его запах. Он дошел с Искупителями до самого Святилища и приблизился настолько, что теперь ему оставалось лишь пристроиться в хвост изнуренного поисками отряда и, накинув на лицо капюшон, в наставшей кромешной тьме войти вместе с ним в главные ворота. Никакой проверки у входа не было. Да, в конце концов, кому придет в голову, что найдется безумец — не важно, мужчина это или мальчик, — который попытается проникнуть внутрь Святилища?
После дня ожидания в потайном коридоре троица тихо сидела в темноте, каждый был предоставлен своим мыслям, одинаково мрачным. Услышав тихий стук в дверь, они подкрались к ней, полные надежды, но и обуреваемые страхом, что это может оказаться ловушкой.
— Что если это они? — прошептал Кляйст.
— Тогда они все равно войдут, — ответил Смутный Генри, и вдвоем мальчики стали осторожно открывать дверь.
— Слава богу, это ты! — с облегчением воскликнул Смутный Генри.
— А вы ожидали кого-то другого? — спросил Кейл.
— Мы боялись, что это могут быть те люди. — Впервые женщина говорила с Кейлом не через стену. Ее голос был мягким и тихим, и если бы кто-то мог видеть в тот момент его лицо, то заметил бы, что на нем отразились удивление и какая-то зачарованность.
— Искупители, которые пришли бы за вами, не стали бы вежливо стучать в дверь.
— А м-может, и с-стали бы, — возразил, запинаясь, Кляйст, — чтобы устроить ловушку.
— Это и так ловушка. — Кейл закрыл дверь.
— Ну, все, с нас довольно, — заявил Кляйст. — Расскажи, что ты делал и сможем ли мы выбраться отсюда живыми.
— Зажги свечу, нам понадобится свет.
Спустя две минуты они уже могли видеть друг друга. Зыбкий свет делал картину почти идиллической: четверо детей, сбившихся в кучку.
— Что это за запах? — спросил Смутный Генри.
Кейл бросил на пол мешок с глиной.
— Если вы обмажете этим одежду и тело с головы до ног, собаки вас не смогут унюхать. А что я делал, я расскажу вам после того, как вы с этим покончите.
В иных частях света то, что последовало, могло бы показаться странным. Девочка, шокированная происходящим, была готова запротестовать, потребовать уединения, но трое мальчиков уже повернулись к ней и друг к другу спинами. Предстать обнаженным перед другим мальчиком считалось непристойностью, которая «взывала к небесам о возмездии», как любил выражаться покойный Лорд Дисциплины. Существовало множество нарушений, за которые небеса сулили суровые кары.
Следуя укоренившейся привычке, мальчики разошлись по темным углам, чтобы раздеться. Оставшейся в одиночестве девочке не было против чего протестовать, поэтому, зачерпнув пригоршню резко пахнущей глины, она тоже отошла в темноту.
— Готовы? — насмешливо спросил Кейл. — Тогда я начинаю.
Пять часов спустя, когда грязно-серый рассвет забрезжил сквозь ночной мрак, Брунт обратился к собравшимся на главной площади пяти сотням людей с собаками и отдал им приказ выступать. Как только они двинулись в путь, еще четыре человека, глубоко натянув на головы капюшоны — как бы от холода, — пристроились в хвост колонны, вышли вместе с ней из ворот и по гаревой дороге направились вниз, на безводную равнину. Там Искупители разделились на группы и разошлись в разные стороны.
Четверка примкнула к колонне, двинувшейся на юг. Приблизительно с час они шли вместе с ней, наряду с остальными подхватывая покаянную дорожную молитву, которой руководил Наставник:
— Святой Искупитель!
— ИЗБАВЬ НАС ОТ ГРЕХОВ! — рявкали в ответ сто голосов и еще четыре голоса.
— Святой Искупитель!
— ПОКАРАЙ НАС ЗА НАШИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ!
— Святой Искупитель!
— ОБУЗДАЙ НАШИ СТРАСТИ МИРСКИЕ!
— Святой Искупитель!
— ИЗГОНИ ИЗ НАС…
Так продолжалось, пока они не достигли крутого поворота за ближним холмом Коросты. Здесь сотня голосов лишилась своего четырехголосого довеска.
С крепостной стены Лорд Воитель наблюдал, как пятисотголовая колонна выплыла из тумана и, пройдя милю или две, расщепилась на пять частей. Он стоял на стене, пока последний отряд не скрылся из виду, после чего отправился завтракать; его ждала любимая еда: миска черного рубца и сваренное вкрутую яйцо.
До наступления ночи мальчики могли бы проделать сорок, а то и пятьдесят миль, если бы не Риба. Красивая, но пышнотелая, она последние пять лет почти совсем не двигалась, переходя лишь от массажного стола к горячей ванне, а от нее — плюс еще четыре раза в день — к обеденному столу, уставленному всевозможными блюдами: тут была и долма в виноградных листьях, и заливные свиные ножки, и пирожки с пряностями, и разная прочая еда для нагуливания веса, какую только можно себе представить. В результате для Рибы пройти без остановки сорок миль было так же несбыточно, как пролететь тридцать. Поначалу Кляйста с Кейлом это только раздражало, и они всячески подгоняли ее, но потом стало ясно, что, сколько ни кричи, сколько ни пугай и даже ни умоляй, бедняжка просто не в состоянии идти быстрее. В конце концов пришлось сделать привал, и Смутный Генри стал пытаться разговорить Рибу, чтобы она рассказала им, как жила день за днем в потайных покоях Святилища.
Это был не просто восхитительный рассказ о роскоши и комфорте, о заманчиво-порочном чревоугодии, о заботливом и ласковом обхождении. Для мальчиков это было нечто непостижимое. С каждой новой подробностью о том, как Рибу и других девочек баловали, нежили, как им во всем потакали, трое послушников все больше озадачивались: почему Искупители так вели себя по отношению к кому-то вообще, а тем более к существам, которые представляют собой «игрушки в руках дьявола»? И какой смысл имеет столь невероятная доброта в свете того чудовищного акта, который свершили над подругой Рибы, жестокости столь фантастической, что даже многое повидавшие на своем веку послушники не могли поверить в способность Искупителей учинить такое?
Потребуется еще много времени, прежде чем каждый из них сможет начать складывать воедино ту ужасную историю, действующими лицами которой были теперь они сами, Риба и Лорд Воитель. И произойдет это не в последнюю очередь благодаря тому душистому предмету, который Кейл нашел в лотке возле секционного стола, положил в один из своих редко используемых карманов и о котором напрочь забыл.