— Спасибо, господин, — произнес Кейл почти любезно — к великому облегчению Смутного Генри и даже Кляйста.
— Превосходно, — сказал Конн, глядя на товарищей. — Полная бесхребетность. Я ценю ее в лакеях.
Подхалимский смех был прерван Соломоном Соломоном, гавкнувшим очередную команду, и в течение следующих двух часов Кейл, с раскалывающейся от боли головой, наблюдал за боевой тренировкой Монда. Когда тренировка закончилась, члены Монда, смеясь и оживленно болтая, покинули арену, отправляясь мыться и есть. После этого на нее вышли несколько мужчин постарше и принялись объяснять ученикам, как применять боевое оружие, висевшее у тех за спинами, и как ухаживать за ним.
Чуть позже наша троица получила возможность сесть и поговорить; Смутный Генри и Кляйст, как ни удивительно, были более подавлены, чем Кейл.
— Господи, а я-то думал, когда мы очутились здесь, что нам наконец немного подфартило, — сказал Кляйст. Он злобно посмотрел на Кейла. — У тебя настоящий талант действовать людям на нервы. Сколько тебе понадобилось — всего минут двадцать? — чтобы схлестнуться с двумя самыми большими вонючками во всей этой ароматной компании?
Кейл подумал над его словами, но отвечать не стал.
— Хочешь сбежать сегодня ночью? — спросил Смутный Генри.
— Нет, — ответил Кейл, продолжая над чем-то размышлять. — Мне нужно время, чтобы стянуть как можно больше нужных вещей.
— Ждать неразумно. Только подумай, что может случиться.
— Все будет в порядке. Кроме того, вам двоим совсем не обязательно тоже бежать. Кляйст прав, здесь у вас будет кое-какая почва под ногами.
— Ха! Как только ты сбежишь, они возьмут нас в оборот.
— Может, да, а может, и нет. Вероятно, Кляйст и тут прав: во мне есть что-то, что бесит людей.
— Я пойду с тобой, — заявил Смутный Генри.
— Не стоит.
— Я сказал пойду, значит, пойду.
Довольно долго все молчали, потом Кляйст мрачно произнес:
— Один я здесь не останусь, — и сорвался с места.
— Может, нам уйти, пока он не вернулся? — предложил Кейл.
— Благоразумней держаться всем вместе.
— Наверное, но почему он все время недоволен?
— Просто так. Такой уж он есть. С ним все в порядке.
— В самом деле? — спросил Кейл так, словно его это удивило, но совсем немного.
— Когда ты хочешь бежать?
— Через неделю. Здесь полно такого, что стоит прихватить. Нам надо сделать запасы.
— Это слишком опасно.
— Все будет хорошо.
— Не уверен.
— Ну, это моя голова и моя задница, так что и решение принимать мне.
Смутный Генри пожал плечами.
— Наверное… — Он сменил тему: — Что ты думаешь о Монде? Самодовольные типы, правда?
— По мне, они порядком не плохи.
— Да? — улыбнулся Смутный Генри. — Ну, разве что именно своим порядком. — Он немного помолчал, а потом спросил: — Как думаешь, с Рибой все будет хорошо?
— А почему с ней не должно быть все хорошо?
Было видно, что Смутный Генри искренне обеспокоен.
— Дело в том, — сказал он, — что Риба не такая, как мы с тобой. Она не переносит побоев и всего такого. Она к этому не приучена.
— Ничего с ней не случится. Випон отнесся к нам нормально, разве нет? То, что сказал Кляйст, справедливо: если бы не я, вы могли бы здесь как сыр в масле кататься. — Кейл не знал, что означает «кататься как сыр в масле», но несколько раз слышал это выражение, и ему нравилось, как оно звучит. — Риба умеет ладить с людьми. С ней все будет хорошо.
— А почему ты не можешь ладить с людьми?
— Не знаю.
— Попробуй просто держаться в тени, а если не можешь, то, по крайней мере, не надо иметь такой вид, будто ты хочешь каждому перерезать глотку, а потом скормить собакам.
На следующий день надежда Смутного Генри на то, что ситуация с Соломоном Соломоном и Конном Матерацци как-то разрядится, рухнула. Соломон Соломон нашел новый предлог, чтобы продолжить начатое накануне неистовое избиение, но на сей раз все происходило посреди арены, так что каждый мог отлично все видеть, более того, всех словно бы поощряли поучаствовать. Однако Конн Матерацци, менее прямолинейный, чем его учитель боевых искусств, и к тому же не желающий, чтобы окружающие думали, будто он всего лишь подражает ему, пинал Кейла по малейшему поводу, не вкладывая в эти пинки никакой силы. Этот молодой человек обладал особым даром унижать людей и обращался с Кейлом так, словно тот был его личной несерьезной обузой, с которой — что поделаешь — приходится вести себя снисходительно. Своими гибкими длинными ногами, отлично натренированными за многие годы, он мог лягнуть Кейла сзади в бедро или в ягодицы или слегка врезать по уху так, будто бить руками такое ничтожество, как Кейл, значило бы воспринимать его слишком всерьез.
Через четыре дня подобные издевательства над Кейлом со стороны Конна стали тревожить Смутного Генри больше, нежели грубое обращение с ним Соломона Соломона. К жестокости, причем куда более грубой, чем Соломонова, Кейл был привычен. А вот к поддразниваниям, к тому, чтобы его постоянно выставляли на посмешище, — нет. Генри опасался, что Кейл не выдержит и ответит.
— Мне кажется, он сейчас даже более спокоен, чем всегда, — сказал Кляйст, когда Смутный Генри поделился с ним своей тревогой.
— Ага, как дом с привидениями, пока в нем не пробудились демоны. — Они посмеялись над этой часто повторявшейся Искупителями присказкой.
— Осталось всего два дня.
— Давай уговорим его бежать завтра.
— Давай.
К вящей радости своих восхищенных друзей Конн Матерацци с еще большим злорадством продолжал играть роль терпеливого учителя незадачливого дурачка. В промежутках между побоями Соломона Соломона он, выдумав Кейлу какие-нибудь провинности, трепал его по волосам, как непослушного пса, которого ему искренне жалко. Конн без конца провоцировал его, награждая подзатыльниками или плашмя шлепая Кейла по заднице клинком своего меча. И с каждым разом Кейл становился все тише и тише. Конн Матерацци был чудовищем, но не дураком. Рано или поздно он должен был увидеть — и Конн увидел, — что тяжелые побои не производили на ученика никакого впечатления, а вот его, Конна, издевательства, сколь бы тщательно он их ни маскировал, все глубже проникали сквозь твердую оболочку Кейловой души.
Клан Матерацци славился двумя особенностями: во-первых, непревзойденным военным искусством и беззаветной храбростью в бою мужчин; во-вторых, выдающейся красотой и столь же выдающейся холодностью женщин. Вот уж верно говорили: невозможно понять жажду Матерацци умереть в бою, пока не увидишь их жен. Каждый Матерацци в отдельности и все они вместе представляли собой грозную военную машину. Но если бы вам довелось встретиться хоть с одной из их жен, вас окатили бы таким надменным презрением и такой спесью, каких вы никогда в жизни не видывали. Однако в то же время вы были бы как громом поражены их красотой и точно так же, как все мужчины Матерацци, готовы были бы претерпеть все ради их улыбки или снисходительного поцелуя.
Хотя Матерацци обладали безоговорочной военной, экономической и политической властью над почти что третью познанного мира, те, над кем они владычествовали, всегда утешались сознанием, что, каким бы могущественным ни было влияние суровых правителей, сами Матерацци просто рабски повиновались своим женщинам.
По мере того как продолжались избиения и оскорбления Кейла, трое бывших послушников проводили все больше свободного времени, стараясь наворовать по максимуму. Это не было ни особо трудно, ни особо опасно: отношение Матерацци к своему имуществу было, с точки зрения мальчиков, более чем странным. Они, казалось, могли без сожаления выбросить любую вещь, едва приобретя ее. При том, что послушникам вообще не разрешалось иметь никаких личных принадлежностей, это их потрясало. Поначалу мальчики крали то, что, как они считали, могло оказаться полезным: складной нож, точило или даже деньги, зачастую немалые, небрежно оставляемые их хозяевами в спальнях на самом виду. Потом оказалось, что легче спросить у хозяина, нужно ли положить ту или иную вещь на место или следует просто убрать ее с глаз долой, потому что зачастую им в ответ приказывали вовсе избавиться от этой вещи.