— Нужен кто-то, кто будет придумывать для него «слова», — сказал Кейл, когда они вчетвером обедали в караульном помещении.
— Какой в этом смысл, если больше никто не будет знать, что они означают? — возразил Кляйст. — Чем это ему поможет?
— Но ведь Саймон не абы кто, правда? Он — сын Маршала. Можно за деньги нанять человека, который будет «читать» его знаки и переводить их на обычный язык.
— Лебединая Шея заплатит с удовольствием, — подхватил Смутный Генри.
Но такой поворот в планы Кейла не входил.
— Это потом, — сказал он. — Думаю, он заслуживает того, чтобы сначала отомстить отцу и всем остальным — кроме Лебединой Шеи, — совершив что-нибудь значительное. Пусть он всем им покажет! Я сам кого-нибудь найду и сам заплачу.
Объясняя свои мотивы, Кейл, безусловно, говорил правду, но не всю правду. Он отдавал себе отчет в том, что Арбелла Лебединая Шея существенно изменила свое к нему отношение, но не знал, насколько существенно. В конце концов, у него не было опыта (да и откуда бы ему взяться?) в таких вопросах, как чувства красивой и желанной девушки к человеку, который все еще смертельно пугал ее. И Кейл решил: чтобы произвести на нее впечатление, — чем более ошеломляющее, тем лучше, — он должен сделать что-нибудь очень эффектное.
Вот как на следующий день Кейл вместе с ИдрисомПукке, который был его советником в этом деле, очутился в кабинете гофмейстера Контории Ученых — института, широко известного в народе под названием «Мозгарня». Здесь обучали государственных чиновников, в большом количестве требовавшихся для управления империей. Самые важные посты — не только губернаторов провинций, но вообще всех руководителей, имеющих власть и влияние, — разумеется, оставались за Матерацци. Однако все понимали, хотя публично и не признавали, что среди Матерацци нет нужного количества тех, кто в достаточной мере обладает умом и общим здравым смыслом, чтобы управлять столь огромными владениями эффективно или, прямо скажем, хоть как-то. Для этого-то и создали Мозгарню, учреждение, действовавшее в строгом соответствии с принципом отбора по личным достоинствам, чтобы система управления не пришла в хаос из-за некомпетентности руководителей.
Повсюду, где губернатором той или иной покоренной провинции назначался сын-идиот или племянник-расточитель, его окружали внушительным количеством выпускников Мозгарни, чтобы максимально уменьшить масштабы ущерба, который он мог причинить. Таким образом, исключительно из эгоистических соображений аристократия создала это средоточие мудрости, дававшее умным и честолюбивым сыновьям купцов (но, конечно, не бедняков) простор для реализации своих амбиций и открывавшее для них определенные возможности в будущем. Это также удерживало их от участия в антигосударственных заговорах, которые погубили немало аристократий и в прошлом, и впоследствии.
Гофмейстер смерил взглядом ИдрисаПукке, чья репутация на его глазах претерпела множество взлетов и падений, с некоторой подозрительностью. Подозрения нисколько не уменьшало и присутствие рядом с ним свирепого на вид молодого головореза, пользовавшегося еще более дурной, хотя и несколько загадочной славой.
— Чем могу служить? — спросил он как можно менее услужливо.
— Лорд Випон просит вас оказать нам все возможное содействие, — ответствовал ИдрисПукке, доставая письмо из внутреннего кармана и кладя его на стол перед гофмейстером.
Гофмейстер так же подозрительно, словно оно могло оказаться не совсем подлинным, пробежал письмо глазами.
— Нам нужен самый выдающийся из ваших ученых в качестве конюшего для одного из высокопоставленных членов семьи Маршала, — пояснил ИдрисПукке.
Гофмейстер взбодрился — это могло оказаться полезным:
— Понимаю. Но разве подобный пост обычно не предназначен для кого-нибудь из самих Матерацци?
— Обычно — да, — согласился ИдрисПукке так, словно эта неколебимая, навечно высеченная на каменных скрижалях традиция не имела никакого значения в реальности. — Но в данном случае нам нужен конюший, обладающий знаниями и талантом в области языков. Кто-нибудь гибкий, способный к самостоятельному мышлению. У вас есть такой человек?
— У нас много таких людей.
— Тогда мы берем лучшего.
Вот так и получилось, что два часа спустя ошеломленный, с трудом верящий в свою удачу Йонатан Коолхаус вступил в цитадель и с почтением, подобающим конюшему одного из Матерацци, был препровожден в палаццо, на половину Арбеллы Лебединой Шеи, а там — в караульное помещение.
Если Йонатан Коолхаус никогда и не слышал изречения генерала Войда: «Никакая новость не бывает хороша или плоха настолько, насколько кажется поначалу», — то ему предстояло на собственном опыте убедиться в его справедливости. Он предполагал оказаться в величественных покоях, в приемной, ведущей в роскошную жизнь, коей, по его мнению, заслуживали его таланты. Вместо этого он очутился в караулке, заставленной многочисленными койками, тянувшимися вдоль стен вперемежку со стойками для разнообразного оружия самого устрашающего вида. Что-то сразу пошло не так.
Спустя полчаса в караулку вошли Кейл и Саймон Матерацци. Кейл представился сбитому к тому времени с толку ученому, Саймон тоже хрюкнул нечто нечленораздельное. Затем Йонатан Коолхаус выслушал, что от него требуется: он должен был употребить свои способности на то, чтобы разработать для Саймона совершенный язык знаков, а после сопровождать его повсюду и быть его толмачом. Представьте себе разочарование бедняги Йонатана. Он наметил себе славное будущее на самой вершине мемфисского общества, а оказалось, что в действительности ему предстояло стать всего лишь рупором для Матерацци, которого равняли с деревенским придурком.
Кейл велел слуге проводить Коолхауса в его комнаты, которые оказались ничуть не лучше тех, которые он занимал в Мозгарне. Потом его привели в покои Саймона, где Смутный Генри должен был продемонстрировать ему основные знаки и жесты немого языка Искупителей. Это дало возможность приунывшему Коолхаусу отвлечься от печальных мыслей. По крайней мере, его врожденный лингвистический дар не пропадет втуне, а создание языка знаков не потребует больших усилий, быстро решил он.
За два часа Коолхаус записал все уже имеющиеся знаки и постепенно заинтересовался новым делом: оно нуждалось скорее в творческом подходе, нежели в зубрежке, и процесс создания нового языка мог оказаться интересным. Никакая новость не бывает хороша или плоха настолько, насколько кажется поначалу. Так или иначе, ему ничего не оставалось кроме как продолжать, как бы он ни сокрушался по поводу того факта, что вся его «удача» свелась к необходимости учить придурка.
Однако в течение нескольких следующих дней Коолхаус начал пересматривать свое мнение. На протяжении всей своей жизни Саймон был почти полностью предоставлен самому себе, не имел ни малейшего понятия о дисциплине, никогда не ведал над собой контроля, не получал никакого систематического образования и воспитания. Коолхаус вскоре понял, что сможет успешно учить Саймона благодаря двум обстоятельствам: его страху и преклонению перед Кейлом и отчаянному желанию найти общий язык с окружающими, которое возникло после того, как он почувствовал, сколь исключительное удовольствие заключено в таком общении, пусть даже на примитивном уровне, какой способен был обеспечить ограниченный беззвучный язык Искупителей. Сочетание этих факторов делало Саймона куда более перспективным учеником, чем могло показаться на первый взгляд, и они очень быстро продвигались вперед, несмотря на то, что процесс обучения по меньшей мере дважды вдень прерывался приступами раздражения, вызванными тем, что Саймон порой не мог понять, чего от него хочет Коолхаус.
Когда такой приступ случился в первый раз, встревоженный Коолхаус послал за Кейлом. Тот быстро привел Саймона в чувство, пригрозив задать ему хорошую трепку, если он будет себя плохо вести. Саймон, который после случая с зашиванием раны верил, что Кейл может все, быстро присмирел. Кейл разыграл спектакль передачи Коолхаусу всех полномочий чинить ужасную, хотя и непонятно какую именно расправу, и инцидент оказался исчерпанным. Коолхаус продолжил учить, а Саймон, которому кроме всего прочего очень хотелось угодить Кейлу, — учиться. Коолхаусу было велено ни при каких условиях никому не рассказывать, чем он занимается, а относительно его присутствия был пущен слух, будто он — временный телохранитель Саймона.