— Нет.
— Я слышал, ты допросил пленного.
— То, что от него осталось.
— Он сказал что-нибудь интересное?
— Только то, что и без того было ясно: это нападение предпринято не всерьез. Они не были даже настоящими солдатами. Человек десять из них мы знали — полевые повара, писари, несколько неоднократно провинившихся бывших солдат. Вот почему с ними оказалось так легко справиться.
— Никому больше этого не говори. Официальная версия состоит в том, что Матерацци одержали славную победу над отборными вражескими ассасинами, которых коварно наслали на Мемфис Искупители.
— Над их отборным отребьем.
— Все возмущены случившимся и восхищены доблестью и военным искусством наших солдат, отбивших нападение. Ни о чем, что противоречило бы этой версии, ни звука! Ты понял?
— Боско хочет спровоцировать вас, чтобы вы выступили против него.
— Что ж, он этого добился.
— Дать Боско то, что он хочет, — это глупая идея. Поверьте мне, я не лгу.
— Это меняет дело. И я тебе верю.
— Тогда вы должны сказать своим: если они думают, что смогут разгромить настоящую армию Искупителей так же, как этот отряд, то пусть хорошенько подумают еще раз.
Випон первый раз прямо посмотрел на стоявшего перед ним юношу:
— Бог мой, Кейл, если бы ты только знал, как мало здравого смысла у тех, кто правит миром. Ни разу за всю историю не было грозившего обрушиться на человечество бедствия, о котором кто-нибудь не предупреждал бы. И никому из провидцев не поверили, и ни для кого из них это ничем хорошим не кончилось. Матерацци никто ни в чем не сможет убедить, тем более какой-то там Томас Кейл. Так устроен мир, и никто, ни такая незначительная персона, как ты, ни такая значительная, как я, ничего не может изменить.
— Так вы не собираетесь ничего сделать, чтобы остановить это?
— Нет, ни я, ни ты. Мемфис — сердце величайшей державы мира. Эта империя зиждется на очень простых вещах: торговля, алчность и общая вера в то, что Матерацци слишком могущественны, чтобы кто-либо рискнул бросить им вызов. Ждать внутри стен, когда Искупители возьмут нас в осаду, для нас неприемлемо. Боско не сможет победить, но мы можем проиграть. Единственное, что мы приобретем, это дурную славу: мы, мол, от него прячемся. Мы можем выдерживать осаду и двести лет, но не прошло бы и полугода, как восстания покатились бы отсюда вплоть до какой-нибудь Республики Ночной-Горшок-на-Море. Война неизбежна — нам остается лишь принять это к сведению.
— Я знаю, как будут драться Искупители.
Випон раздраженно посмотрел на него:
— И чего ты ждешь? Что с тобой посоветуются? Генералы, которые планируют кампанию, не только завоевали полмира, они либо сражались вместе с Соломоном Соломоном, либо были его выучениками, пусть большинство из них и не испытывало к нему особой симпатии. Но ты — мальчишка… ничтожество, которое дерется, как голодный пес. Забудь и думать. — Нетерпеливым жестом он велел Кейлу уходить, резко заметив на прощание: — Тебе не следовало убивать Соломона Соломона.
— А он бы оставил меня в живых?
— Конечно, нет — тем больше было причин использовать его слабость в своих интересах. Если бы ты оставил его в живых, ты бы заслужил высшую похвалу Матерацци, а он выглядел бы ничтожеством. Сила так же безжалостна по отношению к тому, кто ею обладает, как и к своим жертвам: в тот самый момент, когда она сокрушает врага, она же отравляет своего обладателя. Истина состоит в том, что никто не владеет такой силой, как ты, долго. Те, кому она дарована судьбой, слишком полагаются на нее, и в конце концов она разрушает их самих.
— Это вы сами придумали или кто-то другой, кто никогда не стоял перед толпой, беснующейся от жажды ради развлечения увидеть, как ему выпустят кишки?
— Ты что, жалеешь себя? Тебя вообще там не должно было быть, и ты это прекрасно знаешь.
Раздраженный, не в последнюю очередь тем, что не смог найти достойного ответа, Кейл повернулся, чтобы уходить.
— Кстати, в докладе о том, что случилось вчера вечером, твой вклад и вклад твоих друзей будет значительно приуменьшен. И не вздумай жаловаться.
— Это еще почему?
— После того, что ты устроил в Красной Опере, тебя презирают. Подумай о том, что я тебе сегодня сказал, и тебе самому это станет ясно. Но даже если не станет, все равно ничего не говори о том, что случилось вчера.
— Мне наплевать, что думают обо мне Матерацци.
— В этом как раз и состоит твоя проблема: тебе наплевать, что о тебе думают люди. Лучше бы это было не так.
В течение следующей недели Матерацци стекались в Мемфис из своих поместий. Движение по дорогам стало крайне затруднено из-за того, что в столицу устремились рыцари, их оруженосцы, их жены со слугами и бессчетное множество воров, сутенеров, уличных девок, игроков, коммивояжеров, ростовщиков и обычных торговцев в погоне за большими деньгами, которые можно сделать на войне. Но происходило и другое коловращение, не имеющее отношения к деньгам: знать решала между собой сложные проблемы старшинства. То, какую позицию человек занимал в военном строю, символизировало его положение в клане Матерацци.
План сражения у Матерацци был отчасти военной стратегией, а отчасти напоминал распределение мест за столом на королевской свадьбе. Вероятностей получить и нанести оскорбление здесь таилась масса. Вот почему, несмотря на неотложность военных приготовлений, Маршал большую часть времени посвящал тому, что устраивал званые обеды и всевозможные приемы исключительно для того, чтобы приглаживать опасно взъерошенные перья, объясняя, что то, что кажется малостью, на самом деле является величайшей честью и привилегией.
Именно на одном из таких банкетов, куда был приглашен и Кейл (по просьбе Випона, пытавшегося его реабилитировать), события — в который уж раз — получили неожиданное развитие. Несмотря на всегдашнее нежелание Маршала видеть Саймона, а особенно появляться с ним на публике, избежать этого удавалось не всегда, особенно если пригласить его просила Арбелла.
Лорд Випон был мастером распространения информации, как правдивой, так и ложной. Он располагал густой сетью агентов влияния на всех уровнях: от лордов до последнего чистильщика сапог. Если он хотел, чтобы что-то стало широко известно или, по крайней мере, считалось широко известным, он снабжал их сведениями, подлинными или вымышленными, а уж они разносили их по свету. Подобный способ распространения полезных и дезавуирования нежелательных слухов, разумеется, не нов, он использовался всеми правителями, от Короля Королей Озимандия до мэра какого-нибудь заштатного Ничего-Ни-На-Чем.
Разница между Випоном и всеми прочими практиками темного искусства сплетен состояла в том, что Випон знал: чтобы его информаторам поверили, когда это будет действительно необходимо, почти все, что они говорят, должно быть правдой. В результате любая ложь, которую Випону требовалось широко внедрить, обычно проглатывалась целиком. Некоторую часть этого своего ценного капитала он тратил на Кейла потому, что отлично знал, какая жажда мести клокочет в сердцах тех, кто был связан узами родства или дружбы с Соломоном Соломоном. Убийство Кейла казалось практически неизбежным. Випон же, независимо от того, что он сказал самому Кейлу, распространял слухи о том, как отважно тот сражался плечом к плечу с Матерацци, защищая Арбеллу. Тем самым он снижал для него, хотя и не ликвидировал полностью, угрозу быть отравленным или получить нож в спину в каком-нибудь темном переулке. Если бы Випона спросили, почему он тратит столь драгоценный капитал на Кейла, он и сам не смог бы этого объяснить. Но спрашивать было некому.
Випон с Маршалом ежедневно просиживали вместе по многу часов, пытаясь выработать план войны, который позволил бы расставить представителей высших эшелонов клана Матерацци на поле боя так, чтобы учесть все сложные вопросы их статуса и влияния. Следовало признать, что им не хватало Соломона Соломона, чья репутация героического воина делала его незаменимым, когда было необходимо вести переговоры и добиваться компромиссов между различными фракциями Матерацци, боровшимися за первенство на фронтовых позициях.