- Я слышал слухи, - реагирую я, - о том, что государство прибрало к рукам все лудусы и все игры.
- Вот именно, - бормочет Друс, - и это возвращает нас к тебе.
Он ставит чашу, и кожа на нагруднике скрипит, когда он наклоняется вперед. Он упирается локтями в колени и смотрит мне в глаза.
- Такой боец как ты даст мне огромное преимущество. Твое имя привлечет зрителей, и люди будут приглашать мою фамилию ради одного тебя. Для меня это хорошо.
Я молча киваю.
- Вопрос в том, - понижает он тон, - зачем это тебе.
Я делаю еще глоток.
- Я пришел к тебе, потому что твое имя известно всей Империи. Ты… весьма уважаемый ланиста.
Его брови взлетают:
- Правда?
- Да, доминус.
- Какое облегчение, - он с улыбкой поднимает бокал. - А я-то боялся, что мое имя проклинают, - улыбка трогает его губы, он делает глоток, и я не понимаю, шутка это или высокомерие. Возможно, и то, и другое.
Я держу при себе, что большинство людей все-таки произносят его имя вместе с проклятиями.
- Значит ты, несомненно, опытный боец, - продолжает он, - пришел в мой лудус по своей воле. А затем мало того, что мои люди избили тебя гораздо сильнее, чем обычно достается новичкам, ты еще принял наказание за всех. Десять ударов плетью, и ты не выдал ни единого имени, - он склоняется ко мне, - ты пробыл здесь слишком мало, чтобы привязаться к этим людям, поэтому мне остается лишь предположить, что ты спасал свою шкуру. Я прав?
Лгать бессмысленно. Он это знает, и у меня нет другого объяснения произошедшему.
- Да, доминус.
- Мне это нравится, - заявляет он. – Правда. Я ценю верность, но быть мудрым настолько, чтобы принять наказание, положенное другим, чтобы не дать повода для ненависти или для подозрений в предательстве? Это я уважаю. И у тебя есть все основания, чтобы беспокоиться об отношениях с другими бойцами. По сравнению с другими лудусами у меня спокойно, и я лично прикончу каждого, кто попытается изменить это, но и здесь есть люди, которые ради выгоды убьют собственных матерей.
Моя кожа покрывается мурашками.
- Я знаю, что те письма отправлял не ты, - внезапно добавляет он, - я знал это до того, как понял, что ты не умеешь читать.
Я моргаю.
- Правда?
- Естественно, - заявляет он.
Я тяну вино, но не имею понятия, что ответить. Я не вправе требовать объяснений, а Друс и без того загнал меня в угол. Мне страшно задать хоть один
вопрос.
- Есть одна причина, почему ты здесь, - теперь он смертельно серьезен, и я больше не чувствую вкуса вина, - кроме того, что ты принесешь мне прибыль, еще более выгодно я могу тебя использовать… по-другому.
Я с трудом проглатываю вино.
- Как прикажешь, доминус.
Он понижает голос:
- Ты здесь недавно. Слишком мало времени, чтобы у тебя появились друзья и соперники, но достаточно, чтобы заслужить уважение. Только идиот рискнет третировать тебя после произошедшего.
- Надеюсь, - сухо отвечаю я.
Он издает тихий смешок.
- Ну, вас ценят не за мозги.
Я хмыкаю и делаю новый глоток, но ситуация нервирует меня. Очень. Кальв отправил меня сюда с определенной целью, но если я ослушаюсь Друса, то выдам себя, а это помешает мне выполнить приказ другого хозяина.
Не замечая моих переживаний, Друс продолжает:
- Севий, мне нужны глаза и уши в лудусе.
Чудом не подавившись, я хриплю единственное слово:
- Доминус?
- У меня тоже есть причины не доверять членам собственной фамилии, - его голос звучит тихо, и я неосознанно наклоняюсь к нему, чтобы лучше слышать. – Я уверен, что предатель находился здесь еще до твоего появления, а значит это не ты.
Я противлюсь желанию нервно сглотнуть, и благодарю богов, что Друс не слышит бешеный стук моего сердца.
- Один из аукторатов не просто выплачивает денежные долги, - говорит ланиста. - Я имею право убить вас всех только из подозрений, но если из лудуса уходят сообщения, кто-то за его пределами их получает. Я не уверен, кто это, только знаю, что ты тут ни при чем, потому что переписка началась до твоего прибытия. Скорее всего, это не Филосир, потому что он пробыл здесь недолго, – он смотрит мне в глаза. – Я хочу, чтобы ты нашел того, кто копает под меня.
Я облизываю пересохшие губы. Спорить бессмысленно. После этого разговора у меня нет выбора. Я знаю о его подозрениях, поэтому он не будет держать меня в лудусе, не будучи уверен, что я сохраню эту информацию в тайне.
Очевидно, Друс не дурак. Кому еще поручить такое задание, как не новичку, которому есть смысл быть преданным только человеку, надевшему на него ошейник?
Возможно, еще патрицию, сделавшему для него поддельные документы, но Друс об этом не знает.
Поэтому у меня нет выбора.
- Хорошо, - я пытаюсь заставить свой голос звучать нормально, - я буду слушать и наблюдать.
- Молодец, - он берет в руки кувшин, - еще вина?
- Прошу, - я протягиваю почти опустевшую чашу, - и спасибо.
Друс наливает нам вина, и мы молча пьем.
- Могу я кое о чем спросить? – тихо спрашиваю я. – Со всем почтением, из любопытства.
Друс кивает.
- До того, как стать ланистой, ты выступал на арене?
Он отвечает не сразу, глядя на вино и медленно покачивая чашу, словно ответ на мой вопрос заключен в янтарной жидкости. И пока он очарован вином и, по-видимому, моим вопросом, его тонкие пальцы завораживают меня. Как и все в нем, если быть честным. Пальцы. Глаза. То, как он поджимает губы, обдумывая следующую фразу.
Я схожу с ума. На самом деле.
Наконец он спрашивает:
- Гладиатор, ты меня уважаешь?
Не такой ответ я ожидал.
- Конечно, как и все в фамилии.
Он откидывается в кресле.
- Тогда какое имеет значение, был ли я гладиатором? – он поднимает бокал и делает широкий жест, прежде чем поднести его к губам. – Если мои люди уважают меня, а их противники уважают их, тогда я хороший ланиста, так?
- Конечно.
- А хороший ланиста, - он взмахивает рукой, - зарабатывает много денег. Вот почему я здесь.
- Это понятно.
Он отводит взгляд:
- Тогда почему ты задал этот вопрос?
Я молчу, тщательно подбирая слова.
- Простое любопытство, почему человек выбирает подобную жизнь.
Теперь замолкает Друс. Он делает глоток и смотрит по сторонам, не замечая, как я слежу за его губами, пока он перекатывает вино на языке.
Боги, Севий, да что с тобой творится?
Друс делает глоток и только затем возвращается взглядом ко мне.
- Как долго ты выступаешь на арене?
- Много лет, - я делаю паузу и быстро добавляю: - Долги. Долги, оставленные отцом, заставили меня стать аукторатом сразу, как только я достиг совершеннолетия.
- Поэтому ты знаешь лишь жизнь гладиатора, - он ставит вино на стол. Его взгляд отрешенный, немного тревожный, как и его голос. – Поверь мне, есть судьба гораздо хуже, чем лудус или арена.
========== Глава 7 ==========
Теперь я глаза и уши ланисты, а заодно глаза и уши обманутого мужа-политика.
Изучаю. Подслушиваю. Жду. Я наблюдаю даже во время тренировок, смотрю по сторонам и ловлю обрывки разговоров. И жду. Рано или поздно Верина и ее любовник выдадут себя. Женщины, особенно жены богатых и влиятельных людей, частенько тайком наведываются в лудус, как правило, под покровом ночи. Иногда приходят служанки и, заплатив Друсу солидную сумму, ведут нас в городской дом или на виллу. Еще чаще в комнату в борделе. В этом нет ничего необычного: в Риме женщины ведут себя также. Особенно после боя или тренировки, когда мы уставшие, потные и покрыты кровью. Я слышал, некоторые ланисты зарабатывают на нас после игр больше, чем во время них. А учитывая приближающиеся Аполлинарии, мы, похоже, тренируемся больше для женщин, чем для боев.