Имена редко произносятся вслух, но те, кто пробыл в Помпеях некоторое время, уже многое знают о местных женщинах. Об одержимости жены магистрата карфагенянами и экзотическими финикийцами. О том, что дочь уважаемого сенатора имеет слабость к самым мощным и кровожадным самцам. О женах богатых виноделов, которые всегда зовут одного мужчину на двоих.
Большинство их мужей смотрят на это сквозь пальцы. Мы всего лишь рабы, не граждане и даже не вольноотпущенники, связь с которыми может грозить скандалом. Тем не менее все продолжают хранить молчание: как женщины, так и мы. Да и кому мы расскажем? Только ауктораты покидают лудус без сопровождения, но все они знают: любой скандал, связанный с фамилией, вызовет большое неудовольствие ланисты.
В то же время в стенах лудуса мужчины, подобно женщинам, сплетничают о своих связях с женами помпейских патрициев. Они приукрашивают детали, как солдаты, рассказывающие военные байки. Болтают даже о жене одного важного, влиятельного политика, чей ребенок совершенно не похож на ее мужа.
- После того, как я провел время с госпожой Аурелией, - широко улыбается Хасдрубал, - ее мужу повезет, если она не заснет, пока он ее трахает.
- Везучий ублюдок, - болтает кто-то из новичков. - Госпожа Антония настоящая шлюха. После нее он будет кровожаднее, чем на арене.
- Не знаю, кто она, - заявляет другой боец, на подкашивающихся ногах вваливаясь в лудус перед закатом,- но ее муж полный идиот, если не пялит ее каждую ночь.
Сам я тоже побывал во множестве постелей. Обычно в убогих борделях в худших районах города. Местах, где никто не будет искать жену патриция. Поскольку я еще не участвовал в помпейских играх, меня редко зовут, если только это не женщина, с которой я был раньше, но после Аполлинариев все может измениться.
И все же, в свободное время от тренировок и ублажения жен помпейской знати в борделях никто даже не выдохнул имени Верины Лаурея. Возможно, Кальв ошибся. Вдруг его жена – единственная женщина в Помпеях, которая не трахается с гладиатором. По крайней мере, не из этого лудуса.
Кальв что-то знает. Он не дурак. Если он озаботился подделкой документов и засланным рабом, а может, и не одним, он наверняка что-то знает. А если это так сильно его беспокоит, ее любовник не один из нас. Я не могу представить римлянина, который бы удивился, я не говорю «впал в бешенство», из-за интрижки его жены с рабом. Один из тренеров? Медик? Сам Друс? Это может быть кто угодно.
Я провел здесь не так много времени. Местные бойцы пока не доверяют мне настолько, чтобы делиться самыми скандальными слухами, и рано или поздно госпожа Лаурея и ее любовник выдадут себя. Мне остается лишь надеяться, что у Кальва хватит терпения дождаться, пока окружающие постепенно ослабят бдительность.
А тут еще Друс. Подсматривать и подслушивать по его приказу бесполезно, но не от того, что вокруг нет болтунов. Кто-то перешептывается. Грамотные передают друг другу послания, неграмотные обмениваются парой слов на тренировках. Сами боги наверняка не могут уследить за всеми тайными контактами в стенах этого лудуса, и трудно сказать, что еще происходит, когда гладиаторов уводят на встречи с женами помпейской элиты.
Но о госпоже Верине по-прежнему не слышно ни слова. Также я ничего не узнал о том, кто отсылал послания из лудуса. Последнее время все говорят лишь о приближающихся играх. Кто останется в живых, кто, скорее всего, погибнет, захочет ли мунерарий* честной борьбы. Последнее, конечно, зависит от того, сколько он заплатил Друсу. Если он заплатил за бои до смерти, как и любой ланиста, Друс обеспечит ему такое зрелище. В любом случае, некоторые из нас не вернутся с игр. Ни одна фамилия не покидает игры в том же составе, что и пришла на них.
Близится полдень, я веду тренировочный бой с Квинтом. Луций и Тит наблюдают со стороны, и тут распахиваются ворота лудуса.
Мы с Квинтом останавливаемся и поворачиваемся. Как и все остальные бойцы.
За воротами несколько рабов аккуратно опускают на землю занавешенные паланкины. Оттуда появляются три женщины явно благородного происхождения. Они одеты в безупречные яркие платья, которые, наверно, обошлись их мужьям дороже, чем каждый из нас стоил Друсу. Первую сопровождают двое малышей, девочка и мальчик. Вторая, держа на руках младенца, помогает выбраться из паланкина маленькому мальчику. Третью сопровождает мальчик семи-восьми лет. Он тянет мать за руку на тренировочную площадку, даже мне видно, как азартно сверкают его глаза. Женщина улыбается, что-то говорит, и он заливисто смеется. Кое-кто из мужчин прекращает бои и направляется к гостьям, не выпуская из рук оружие. Первая женщина смотрит на них со страхом вперемешку с презрением, удерживая детей на месте. Вторая следит за сыном, бегущим на песок, взгляды, которыми она обменивается с Сикандаром, невозможно не заметить. Как и то, что ее малыш – это черноглазая миниатюрная копия парфянина.
А третья женщина, похоже, не замечает никого вокруг. Она смотрит, как ее сын общается с Филосиром и Хасдрубалом, смеется вместе с ним над безумными энергичными рассказами о сражениях с десятками противников одновременно или о том, как они дрались со львами голыми руками. Кроме первой женщины никто не волнуется, когда гладиаторы вручают детям деревянные мечи или катают их на плечах.
В такие моменты, когда среди нас есть женщины, гладиаторы ведут себя почти как порядочные римляне. Особенно в обществе аристократок. Пожалуй, это последняя грань, отделяющая нас от зверей, с которыми в один прекрасный день мы можем оказаться на одной арене. Или, возможно, это единственное, что нам позволено делать по собственной инициативе без риска вызвать гнев ланисты.
В любом случае, непривычно видеть женщин в лудусе вот так. С детьми, при свете дня, пришедших сюда не для того, чтобы попользовать кого-нибудь из нас.
- Кто это? – спрашиваю я стоящих рядом бойцов. – Почему они привели в лудус детей?
- Дети нас любят, - смотрит на меня Квинт. - Разве к вам в лудус в Риме никогда не приходили женщины с детьми?
Я мотаю головой.
Луций фыркает.
- Ну, дети, наверно, очарованы нами, а вот та женщина? – он кивает в сторону третьей матери, которая, похоже, совсем не обращает на нас внимание. – Мне кажется, она просто доводит своего мужа, таская ребенка по всему городу.
Прежде чем я успеваю спросить, что он имел ввиду, Квинт издает сдавленный смешок.
- Таким женщинам, как она, стоит быть поосторожней. Игры с репутацией политика опасны.
- А… - я смотрю на Луция и Квинта, - она жена политика?
- Да, - отвечает Луций, - жена самого Кальва Лауреи.
Задержав дыхание, я медленно перевожу взгляд на женщину.
Вот она какая, госпожа Верина. Даже в юности женщины не кружили мне голову, но я отлично понимаю, почему любой мужчина в Помпеях, не говоря о лудусе, с радостью уложил бы ее в постель. Талия и грудь, достойные самой Венеры. Заплетенные темные длинные волосы спускаются по спине. Прекрасные голубые глаза, которые унаследовал ее сын.
- Она таскает сына в лудус? – спрашиваю я. – Исключительно ради того, чтобы позлить мужа?
Луций мотает головой:
- Не сына. Внука.
Квинт согласно ворчит:
- Кальв Лаурея терпеть не может, когда мальчишку видят на людях, поэтому она выставляет его напоказ при любой возможности.
- Я слышал, Кальв с тем же успехом мог бы бросить мальчишку волкам, - бормочет Луций. – Лично я думаю, ему следует бросить волкам эту сучку, а внука оставить себе.
Я выгибаю бровь, и оба собеседника поворачиваются ко мне.
Квинт понижает голос до шепота:
- Мальчишку зовут Каесо. Он ублюдок их дочери Стации. Девка уже давно мертва, и только богам известно, от кого она нагуляла сына.
Луций насмешливо фыркает.
- А Верина совсем не стыдится таскать его в город при любой возможности.