Я напряженно жду расспросов, но их нет. Ни во время еды, ни по дороге в казармы. Тишина выбивает меня из колеи. Я вспоминаю, как меня отделали в ночь по прибытии сюда, и нервничаю еще сильнее. Когда охранник запирает мою клеть, я трижды проверяю замок.
Дважды вскакиваю, чтобы проверить его снова.
Дверь заперта, но в и первую ночь было также. Это не помешало тем людям добраться до меня. А ведь тогда они не были злы. У них не было причин подозревать меня в чем-либо, кроме излишней самонадеянности относительно места в здешней иерархии.
И сегодня, как и тогда, мне не остается ничего, кроме как лежать здесь и ждать их визит, если он состоится.
Движение. Почти не слышное, но тем не менее… Судя по шагам и дыханию, их гораздо больше одного.
Как рой невидимых насекомых, они приближаются к двери.
Щелчок. Скрип. Замок. О боги…
Сердце выпрыгивает из груди. Поворачиваю голову к двери.
Звон. Звон. Звон. Скрип. Скрип.
Я подскакиваю с лежанки и делаю шаг к двери. Тени снаружи едва различимы во тьме. Невозможно сосчитать. Один?
Пять? Дюжина? И…
Огромная ручища выныривает из открывшегося проема и хватает меня за горло. Затем другая. Я вцепляюсь в предплечья, пытаюсь разжать пальцы, но мой слух притупляется. Сознание затуманивается. Наступает темнота.
Я грохаюсь коленями об пол, и мир снова обретает четкость под звуки скрипящей двери. Ладонь, затыкающая мне рот, не дает ни единого шанса закричать.
Меня толкают на пол. Кто-то прыгает мне на спину. На одну руку наступают. Другую прижимают коленом. Чей-то вес давит на ноги.
- Молчи, - рычит кто-то на ухо, - или я сверну тебе шею. Понял?
Я киваю насколько позволяет рука, зажимающая мне рот. Через секунду она исчезает.
- Где ты пропадал последние несколько дней, - спрашивает Сикандар, и я понимаю, что именно он сидит на моей спине, - и какие делишки ты обсуждаешь с Друсом по возвращении? – он вдавливает меня лицом в каменный пол. – Говори…
- Тише, Сикандар, - резко вмешивается кто-то, я думаю, это Луций, - не оставляй следов на его лице.
- Что? Не оставлять…
- Хочешь, чтобы Друс что-то заподозрил?
Ответа нет, но давление ослабевает.
- Отвечай, - похоже, это Квинт, - немедленно.
Я делаю вдох, и в рот попадает грязная солома с пола. Я кашляю, отплевываюсь и морщусь, когда ко мне наклоняется Сикандар.
- Говори, - рычит он прямо мне в ухо, - или утром на лестнице с тобой случится несчастный случай.
Я сплевываю остатки пыли и соломы.
- Возвращаясь в лудус, я отчитываюсь перед хозяином, - цежу я сквозь сжатые зубы. - Это его приказ, клянусь.
- Отчитываешься о чем?
- О том, что вернулся, идиот.
- И куда же ты ходишь, - в спину сильнее упирается колено, - говори, Севий.
Я морщусь от того, что ребра грозятся треснуть под его весом.
- О чем ты докладываешь хозяину? – требует ответа Луций.
- Говори, гладиатор. О чем ты ему рассказываешь?
- О чем? – переспрашиваю я. - А о чем я могу ему рассказать. О том, что вы стаскиваете меня ночью с лежанки…
Пинок в бок заставляет меня утихнуть.
- Достаточно. Что вы обсуждаете за закрытой дверью?
Мое сердце бьется о сдавленные ребра.
- Ничего, что касалось бы фамилии.
- Тогда что? – сплевывает Сикандар. – Говори, будь ты проклят.
Я судорожно придумываю ответ.
- Мунерарий Августалий, он… - под давящим коленом Сикандара дышится тяжело. - Он хочет нарисовать меня на афише. Для игр. Портрет выдающегося бойца.
Давление на спину чуть ослабевает.
- Он левша, - говорит кто-то.
Скривившись, я пытаюсь вдохнуть немного воздуха.
- Ему было нужно, чтобы я продемонстрировал свои бойцовские навыки. И посидел, пока художник изображает мое лицо на афише.
- Я ему не верю, - бормочет Луций, - он якшается с Друсом с тех пор, как…
- Потому что Друс до сих пор считает меня одним из тех, кто шлет послания из лудуса, - говорю я, пытаясь извернуться и через плечо рассмотреть говорящих, - он подозревает меня, идиот.
- Как и мы, - парирует Луций. – Либо ты общаешься с кем-то снаружи, либо шпионишь за нами для Друса, - бесшумное движение. Следующие его слова звучат намного ближе, как будто он встал на колени за моей спиной. - Насколько мы можем судить, Севий, ты угроза для каждого человека в этой фамилии.
- Я ни для кого не опасен. Клянусь.
- Тебе же лучше, если это так, - слова Квинта пропитаны смертоносным ядом. – Мы наблюдаем за тобой. За каждым твоим шагом. За каждым твоим разговором с хозяином.
- Какие бы дела ни связывали тебя с Друсом, - подхватывает Квинт, - ты можешь обсуждать их во дворе.
- А если он зовет меня к себе? - спрашиваю я, вздрогнув, когда колено парфянина упирается мне в спину.
- Если он зовет тебя к себе, что ж, это его право, - отвечает Луций. - Но если ты сам побежишь к нему, то пожалеешь, что мы не свернули тебе шею сегодня.
- И запомни, - заканчивает Сикандар, - если ты дашь нам хотя бы повод подумать, что ты предал нас, и из-за этого кто-то из нас окажется в опасности, мы обеспечим тебе случайное падение с лестницы.
Он сильнее вжимает колено мне в спину.
- Понял?
Я морщусь от боли и с трудом выдыхаю:
- Понял.
Колено исчезает. Нога едва задевает меня. Дверь закрывается. Коридор пустеет.
А я не могу сомкнуть глаз до утра.
***
Они следят за мной, как и обещали. Стоит мне уйти или вернуться, стоит сделать хоть взгляд в сторону комнаты Друса. Я почти не сплю, вскакивая с лежанки при каждом звуке, что могли бы издать люди, пришедшие напомнить мне о своих угрозах или исполнить их.
Семь дней, предоставленных мне Друсом, на исходе. У меня осталось время до заката, и мне нечего предъявить ему. Сомневаюсь, что он выпустит меня снова, не сейчас, когда приближаются Римские игры.
Прячась в тени неподалеку от задних ворот лудуса, я не могу найти себе место. Шрамы под туникой, на щеке и подбородке беспрестанно пульсируют, напоминая, что даже если Друс и дал мне еще немного времени, угрозы других гладиаторов по-прежнему реальны. Этим утром Фортуна впервые на моей стороне: Друс покидает лудус. Один. Я следую за ним по улице, мимо Форума, через рынок к какому-то зданию, затерянному на шумной, узкой улочке, кишащей людьми.
Как я и подозревал, я не единственный, кто интересуется тайными любовниками.
На расстоянии следует еще один мужчина, его лицо скрыто капюшоном. Когда Друс исчезает внутри дома, незнакомец остается ждать снаружи, расслабленно и небрежно подпирая стену, если не обращать внимания на руку, лежащую на рукояти на поясе.
Наблюдая за закрытой дверью, он внимательно разглядывает толпу. Поворачивается налево, проверяет дверь, поворачивается направо, проверяет дверь. Он настороже, как бродячий кот, пальцы сжимаются и разжимаются на едва заметной рукояти.
Мне не видно его лица, но, похоже, меня он не заметил. Когда я медленно приближаюсь к нему справа, его поза не меняется. Солнце еще не высоко, повсюду лежат глубокие тени, не говоря о стремительно густеющей толпе, так что мне легко затеряться. Просто и потерять его из вида, и сердце у меня екает из-за каждой телеги, проезжающей между нами, или человека, загораживающего мне обзор.
Госпожа Верина появляется на пороге, и он приходит в движение.
Как и я.
Он приближается к ней, а я следую за ним, считая шаги и подстраиваясь под его темп. Ему остается примерно десять шагов до Верины, когда я заступаю ему путь, и, как я и рассчитывал, мы налетаем друг на друга. Изображая попытку удержаться на ногах, я заезжаю локтем ему в грудь.
Он отшатывается, но тут же выпрямляется.